Робеспьер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 45

Жирондисты тотчас заговорили о «диктатуре комитета». В ответ прозвучала реплика Марата: «Свободу должно насаждать силой, и сейчас настал момент, когда надо немедленно организовать деспотизм свободы, дабы смести с лица земли деспотизм королей». Слова Марата нашли поддержку у Робеспьера. Появившись в Конвенте 10 апреля, он с необычайной яростью напал на жирондистов, «влиятельную клику», состоявшую в заговоре с тиранами всей Европы, дабы навязать народу «короля с какой-нибудь аристократической конституцией». В привычной манере — указывать, разоблачать, осуждать — он громил своих противников, не забывая очередной раз выставить себя жертвой их клеветы: «Они сочинили и постоянно повторяли нелепую басню о диктатуре, обвиняя в стремлении к таковой гражданина без влияния и без честолюбия, и таким образом пытались отвлечь внимание как от осуществляемой ими самими ужасной олигархии, так и от плана новой тирании, которую они хотят возродить. Этим путем они хотели также вызвать у французского народа отвращение к новорожденной республике и пресечь распространение нашей революции в соседних странах». Смешивая факты с клеветой и щедро приправляя их словами гнева — «вероломство», «махинации», «беспорядки», «преступления», «жестокость», «коварство», — Робеспьер излагал придуманное им видение истории жирондистов и возлагал на них всю ответственность за нынешние беды страны. В конце речи он потребовал призвать к ответу перед революционным трибуналом «таких патриотов, как Бриссо, Верньо, Жансонне, Гаде». И тотчас отступил: «Я полагаюсь на мудрость Конвента». В ответ пылкий Верньо воскликнул: «Когда я участвовал в событиях 10 августа, ты, Робеспьер, прятался в подвале!» Конвент в привлечении к ответственности жирондистов отказал.

Конвент напоминал вулкан. После речи Робеспьера Жиронда пошла в наступление. Петион обратился с письмом к парижанам, в котором вину за беспорядки в городе возложил на монтаньяров: «Ваша собственность под угрозой... Парижане, очнитесь наконец от вашей летаргии и заставьте этих ядовитых насекомых убраться в свои щели!» В Конвенте Робеспьер, сцепившись в словесной схватке с Петионом, потребовал «осудить пособников предателей».

В ответ Петион пообещал преследовать предателей и клеветников до тех пор, пока они не сложат головы на эшафоте; он лично будет преследовать Робеспьера. Главный удар жирондисты решили направить на Марата. 12 апреля Гаде зачитал инвективы Марата против жирондистов, а также апрельское обращение Якобинского клуба к своим филиалам, в котором парижане призывали своих собратьев выступить против сторонников Жиронды: «Контрреволюция гнездится в правительстве, в Конвенте; именно там преступные обманщики плетут сеть заговора... вознегодуем же, республиканцы, и вооружимся!» Гаде потребовал привлечь Марата к суду за клевету, и жирондисты тотчас заговорили о его аресте. А так как одержимый поисками заговорщиков Марат мог записать в «преступную клику» любого, монтаньяры не решились открыто поддержать его. В результате поименного голосования (такой чести удостаивался только король Людовик XVI) 226 голосами против 93 прошло решение привлечь Марата к суду. Ни Дантон, ни Робеспьер не подписали распоряжение об аресте Друга народа. Робеспьер сказал: «Обвинительный декрет направлен не только против него, но и против вас, против истинных республиканцев, против меня самого, быть может».

Постоянное, едва ли не болезненное желание говорить о себе ярко проявилось в речи Робеспьера в защиту Марата, с которой он выступил в Конвенте: «В этом странном деле... я имею право различать то, что касается меня: я заслуживаю обвинительного декрета, ибо я разоблачаю и всегда буду разоблачать врагов свободы... Есть некоторая разница... между тем, что писал я, и что писал Марат... Вы можете угнетать, убивать, но вам не удастся заглушить мой голос». Робеспьер словно ревновал Марата к его популярности среди санкюлотов и все время старался напомнить о своем положении главного защитника народных интересов: «Я отрекся от всех преимуществ, которыми в течение длительного времени мог пользоваться в связи с моим высоким положением представителя народа». Но если проследить его выступления с самого начала работы Конвента, а тем более после казни короля, получится, что представитель народа Робеспьер думал не столько о нуждах народа, сколько о фракционной борьбе, иначе говоря, о свержении противоборствующей группы и захвате власти.

Из-за несоблюдения ряда формальностей Марат не подчинился решению о своем аресте и покинул зал. В тот же день вечером в Якобинском клубе Робеспьер призвал всех «устрашить врагов своим внушительным спокойствием». В назначенный день Марат явился в трибунал, где его единодушно оправдали. Его защитительная речь превратилась в инвективу, направленную против жирондистов. Толпа санкюлотов, ожидавшая своего кумира возле выхода, увенчала его лавровым венком и на руках отнесла в Конвент. После провала суда над Маратом борьба между «горой» и Жирондой пошла не на жизнь, а на смерть.

15 апреля в Конвент явилась депутация от парижских секций во главе с новоизбранным мэром Пашем и представила адрес с требованием изгнания из Собрания двадцати двух депутатов-жирондистов, правда, с условием: в случае, если департаменты также признают их не оправдавшими доверие избирателей и внесшими смуту в Конвент. Жирондистам удалось провести постановление, признавшее адрес клеветническим, убедив депутатов «горы», что без поддержки народа они вряд ли сумеют одержать победу.

В народе тем временем многие были настроены против всех депутатов, без различий. Парижане говорили: «Когда у нас был один король, мы были не столь бедны, как теперь, когда их у нас семьсот сорок пять». Дантон, чутко улавливавший настроения масс, предложил, чтобы «во всей Франции цена хлеба была в справедливом соотношении с заработком бедняка». 18 апреля Коммуна Парижа потребовала установления твердых цен на хлеб, и 4 мая под давлением народных масс Конвент — несмотря на сопротивление жирондистов — принял первый максимум на зерно и муку. Начавший свою работу Комитет общественного спасения потребовал чрезвычайного налога на богатых в размере миллиарда ливров для снаряжения армии, находившейся в критическом положении: не было ни оружия, ни обмундирования, а войска интервентов грозили вот-вот вторгнуться в страну. Закон о принудительном займе — также при сопротивлении жирондистов — был принят во второй половине мая. Хотя состоятельные люди на этом сильно не пострадали: квитанции о внесенных в счет займа деньгах принимались в уплату при покупке имений эмигрантов.

Далекий от вопросов хлеба насущного, Робеспьер внес свою лепту в поддержку народных требований, выступив с проектом новой конституции. Отвергая конституционный проект жирондистов, Неподкупный сам написал основу для новой конституции, а именно Декларацию прав, «более совершенную», по его словам, чем прежняя. Новой конституции предстояло стать «основой счастья нашей нации и, быть может, источником счастья всех наций». «Когда дело идет о конституции, о построении трона свободы, будем думать лишь о том вечном законе, который должен стать источником всех последующих законов. Будем думать лишь о мире, который на нас смотрит!» — витиевато и туманно говорил Робеспьер.

В сложившейся обстановке ему надо было привлечь к себе санкюлотов, иначе говоря, поддержать свою репутацию «непреклонного защитника прав народа» и успокоить собственников. Так как «республика зиждется только на добродетели», «пусть грязные души, уважающие только золото, знают, что я отнюдь не хочу касаться их сокровищ, каким бы нечистым ни был их источник. <...> Не нужно было революции, чтобы мир узнал, что крайнее неравенство имуществ есть источник многих бед и преступлений. И тем не менее мы убеждены в том, что имущественное равенство есть химера. <...> Гораздо важнее сделать бедность почтенной, чем осудить богатство». В отличие от жирондистов, закреплявших за каждым гражданином право располагать своим имуществом без всяких ограничений, Робеспьер признавал за каждым гражданином право пользоваться и распоряжаться только той частью имущества, которая ему обеспечена законом. «Право собственности... ограничено обязанностью уважать права других. Оно не должно наносить ущерб безопасности, свободе, существованию и собственности подобных нам. Всякое владение и всякая торговля, нарушающие этот принцип, являются незаконными и безнравственными». Подобная формулировка открывала путь к реквизициям, принудительным займам и конфискациям. Декларация Робеспьера гласила: «Общество обязано обеспечить всех своих членов средствами к существованию, либо предоставлением им работы, либо снабжением средствами к существованию тех, кто не в состоянии работать. <...> Граждане, доходы которых не превышают того, что необходимо для их существования, освобождаются от участия в покрытии государственных расходов. Другие граждане должны нести бремя этих расходов прогрессивно, в зависимости от размеров своего имущества». И прогрессивный налог, и ограничительное толкование права собственности не могли не встретить поддержки «бешеных» и санкюлотов, равно как и право на восстание против угнетения. Однако именно пункты о налоге и ограничении права собственности выпали при окончательной редакции якобинской конституции, выдвинутой на голосование и утвержденной в июне 1793 года. «Во время прений о конституции монтаньяры и жирондисты только с виду расходились между собой о правах собственности: обе партии... одинаково хотели отсрочить всякую дальнейшую социальную революцию», — писал историк А. Олар.