Робеспьер - читать онлайн книгу. Автор: Елена Морозова cтр.№ 33

11 июля Собрание приняло декрет, объявивший отечество в опасности и мобилизацию всех способных носить оружие мужчин. На улицах Парижа распевали «Ça ira» — «Дело пойдет», куплеты на все случаи политических катаклизмов, с припевом «Аристократов на фонарь!». Парижские секции заседали непрерывно. Марсельский батальон волонтеров принес в столицу знаменитую «Марсельезу», чьи скорбно-торжественная мелодия и слова, невероятно точно отражавшие настроения народа, мгновенно сделали ее гимном революции, а потом и Французской республики:

Все чаще от секций, клубов и народных обществ в Собрание поступали петиции с требованием отмены монархии и установления республики; на улицах Парижа расклеивали афиши с призывами низложить короля. По всей стране мужчины всех возрастов записывались в добровольцы, а мальчишки, чтобы попасть в армию, прибавляли себе количество лет. Это были знаменитые своей отвагой волонтеры 1792 года, из рядов которых выйдут талантливые революционные генералы и наполеоновские маршалы: Гош, Марсо, Массена, Мюрат, Клебер, Ожеро.

«В 1792 году Париж выглядел уже совсем не так, как в 1789-м и 1790-х годах; то была уже не рождающаяся революция, то был народ, упоенно рвущийся навстречу своей судьбе, невзирая на пропасти, не разбирая дороги. Толпа перестала быть шумной, любопытствующей, суетливой — она стала грозной», — писал о тех днях Шатобриан. После Дня Федерации марсельские батальоны должны были отправиться в Суассон, но секция Французского театра, членами которой были Дантон, Марат, Демулен, взяла их под свое крыло. И довольно быстро из среды федератов стихийно выделился Центральный комитет, ставший одним из руководящих органов будущего восстания. А что рано или поздно восстание будет, в Париже не сомневался практически никто. На политическую сцену выходил парижский плебс, санкюлоты, «пассивные» граждане, постепенно занимавшие ключевые посты в секциях. Санкюлоты самостоятельно отменяли деление граждан на «активных» и «пассивных», исправляя, таким образом, несовершенство конституции. Наибольшую активность проявляли члены Клуба кордельеров: Дантон, Демулен, ступивший на стезю политика Фабр д’Эглантин, бывший офицер королевской армии Вестерман, Анаксагор Шометт. По инициативе снизу сформировалось Центральное бюро секций, будущий руководящий орган восстания. Роль объединяющего центра взял на себя Дантон, человек-стихия, неподражаемый оратор-импровизатор, никогда не заботившийся ни о литературной славе, ни о сохранности своих речей.

Якобинцы хранили настороженное молчание. Обращаясь к федератам, Робеспьер призывал их «сражаться с нашими общими врагами оружием законов». «Эмиссары и сообщники двора ни перед чем не остановятся, чтобы раздразнить их нетерпение и толкнуть их на крайние и опрометчивые решения... Они должны вооружиться конституцией, чтобы спасти свободу. Принимаемые ими меры должны быть мудрыми, передовыми и мужественными», — говорил он о федератах. Недаром в те дни многие санкюлоты называли Якобинский клуб говорильней.

Однако Неподкупный внимательно следил за тем, как разворачивались события. 3 июля Верньо в своей пространной речи обвинил короля в предательстве революции внутри страны и за ее пределами, а также в использовании лазеек в конституции, чтобы не давать наступающему врагу должный отпор. Именно Верньо впервые с трибуны Собрания поставил вопрос о низложении Людовика XVI. «Вы больше ничто для конституции, которую вы столь бесчестно нарушили, ничто для народа, который вы так грубо предали», — сказал он, обращаясь к королю. После восстания 10 августа Верньо подаст мысль о необходимости приостановить действие исполнительной власти и предоставить решение вопроса о форме правления Чрезвычайному национальному комитету. 20 июля Робеспьер писал находившемуся на лечении Кутону: «В том положении, в котором мы находимся сейчас, друзья свободы не могут ни предвидеть события, ни руководить ими. Видимо, судьбу Франции будут решать интрига и случай».

25 июля герцог Брауншвейгский, назначенный командующим объединенной контрреволюционной армией, куда входили армии Австрии, Пруссии и составленная из эмигрантов армия Конде, выпустил манифест, в котором заявлял о своем намерении положить конец анархии во Франции, вернуть свободу королю и восстановить монархию в полном объеме. Ответственность за безопасность королевской семьи возлагалась на жителей Парижа, и прежде всего на членов Собрания и муниципалитета. В случае неповиновения городу грозили казнями и военной экзекуцией. Наглый тон манифеста вызвал всеобщий взрыв республиканских чувств и антимонархических настроений. 3 августа Петион представил Законодательному собранию петицию парижских секций, требовавших низложения короля. Неожиданно жирондисты, всегда ратовавшие за республику, отступили, а Бриссо в своей речи стал громить «партию цареубийц, стремящуюся установить республику»: «Если есть люди, желающие создать ныне республику на развалинах конституции, то их должен поразить меч правосудия... как и контрреволюционеров из Кобленца». (Впоследствии этим высказыванием воспользуется Сен-Жюст в своем выступлении против жирондистов.) Вместе с выжидавшими якобинцами жирондисты надеялись, что король пойдет на уступки или хотя бы на некое подобие компромисса, но этого не случилось. Позднее будет обнаружено письмо, свидетельствовавшее, что накануне восстания вожди жирондистов через третьих лиц начали переговоры с королем, требуя возвращения их партии министерских портфелей; взамен они обещали предотвратить восстание. Надеясь на наступление интервентов, монарх занял выжидательную позицию и не пытался ни бежать, ни договариваться.

Но Робеспьер прозорлив, он верно оценивал обстановку и вовремя порвал и с Собранием, и с конституцией. «Тяжелые недуги требуют сильных лекарств, — заявил он незадолго до 10 августа, — а главная причина наших недугов заключается... в исполнительной власти, стремящейся погубить государство, и в законодательной, которая не может или не хочет спасти его... Разве Людовик XVI управляет? Нет... он находится во власти то одних, то других интриганов. Лишенный доверия общества, этого единственного источника силы королей, он сам по себе ничто. <...> Следовательно, смещение или временное отстранение Людовика XVI от власти... недостаточно для уничтожения источника наших бед... Какие же кормчие спасут нас?.. Необходимо Собрание новое, чистое, неподкупное». Помимо нового Собрания нации следовало дать возможность контролировать своих избранников, чтобы «первичные собрания могли выносить свои суждения о поведении своих избранников, а также иметь право согласно узаконенной процедуре отзывать тех, кто злоупотребил их доверием». Неподкупный предложил сменить всех депутатов, ибо причиной разразившегося кризиса явился заговор большинства народных избранников против народа. Бриссо помнил, что именно Робеспьер был инициатором декрета о непереизбрании депутатов Конституанты и, раскусив его замысел, на него не поддался.

Отказ Собрания осудить Лафайета стал последней каплей, переполнившей чашу терпения санкюлотов. Восстание становилось неизбежностью. К 5 августа требование низложения короля поддерживало подавляющее большинство парижских секций; народ требовал от Собрания покончить с монархией, иначе он сделает это сам. Дантон, заместитель прокурора Коммуны, предоставил Центральному повстанческому комитету зал в ратуше для беспрерывных заседаний. Страстные речи Дантона, взывавшего к справедливости и законному гневу, зажигали в сердцах ответные чувства. Но Дантон прагматик, и ничто человеческое ему не чуждо. «Эта сукина дочь революция не удалась: она еще ничего не дала патриотам!» — восклицал он. И во многом был прав: положение санкюлотов, городской бедноты после революции лишь ухудшилось. Робеспьер подобных слов не произнес бы даже сгоряча, а потому он не любил Дантона, считая его чуждым добродетели, и терпел его только потому, что тот пока шел в одну сторону с ним, причем на шаг позади.