— Но кто вы такая?
— Потом, всё потом... У нас будет достаточно времени для знакомства, когда мы улизнём отсюда и сядем на извозчика. Решайтесь же скорее, иначе я ухожу!
Когда Муравский наконец-то кивнул и, опустив руку с наганом, спрятал его за пояс, Зинаида — теперь уже по-настоящему! — взволновалась от радости. Он ей поверил и отныне уже не вырвется из её сетей, а, напротив, начнёт запутываться в них всё сильнее и сильнее.
— Быстрее же, сударь, прошу вас!
Муравский раскрыл стоивший на кровати саквояж и, небрежно бросив туда несколько вещей, громко щёлкнул застёжками. Затем подошёл к вешалке и надел пальто. Взяв в руки котелок и саквояж, он вопросительно оглянулся на Зинаиду.
— Что дальше?
— Идёмте же, идёмте! — проворно беря его под руку, в очередной раз поторопила она. — Вы, разумеется, знаете, где находится чёрный ход?
— Конечно.
— Тогда ведите меня туда!
Пока они спускались по лестнице и шли по улице, Зинаида сосредоточенно кусала губы, мелко дрожала и нервно оглядывалась. Впрочем, когда её уже полностью захватил азарт рыбака, поймавшего крупную рыбу и теперь больше всего на свете озабоченного тем, чтобы она не сорвалась с крючка, изображать волнение было совсем несложно. Даже оказавшись в карете и назвав извозчику адрес: «набережная Волковки», она продолжала действовать с прежней напористостью, чтобы не позволить Муравскому перехватить инициативу.
— Только не вздумайте вообразить себе, что я влюбилась в вас с первого взгляда! — с притворной сердитостью заявила она. — Мы с вами соратники по революционной борьбе — и только! Я даже не знаю, в какой партии вы состоите.
— Кто вы такая? — довольно грубо перебил Муравский, хмуря густые брови.
— Зинаида Водопьянова, член Петербургского областного комитета партии социалистов-революционеров.
— Вот даже как! И не боитесь признаваться в этом первому встречному?
— О, я вообще ничего не боюсь! — улыбнулась она. — И уж меньше всего я привыкла опасаться людей, которых преследует царская полиция.
— А если я обычный уголовник? — криво усмехнулся Муравский.
— А если я обычная путана, которая охотится за клиентами столь необычным способом? — в тон ему отвечала Зинаида. — Возможно, я молодо выгляжу, однако отличить охранку от сыска всегда сумею.
— Но ведь я могу быть и провокатором.
— В таком случае, — стальным тоном заявила она, мгновенно выхватывая из муфты маленький дамский браунинг и нацеливая его в лоб Муравского, — это станет последним признанием, которое вы сделали в своей жизни.
Столь эффектный поворот заметно озадачил собеседника, отчего в разговоре повисла долгая пауза. Наконец Муравский пожал плечами и спросил:
— Куда вы меня везёте?
— На конспиративную квартиру нашей партии, — спокойно убирая браунинг, отвечала Зинаида, — и, поверьте мне на слово, это самое безопасное место в городе.
Муравский ничего не ответил, однако в том, что он отнюдь не оставил своей недоверчивости, она наглядно убедилась, когда они оказались в квартире дома на набережной Волковки. Едва переступив порог, он мгновенно приобрёл вид волка, обнюхивающего незнакомое логово, то есть прошёлся по всем комнатам, внимательно изучая самые потаённые уголки. Особенно тщательно он осмотрел чулан и антресоли, словно бы надеясь именно там встретить засаду. Зинаида следовала за ним, недовольно морща лоб и покусывая губы, а затем решилась пустить в ход свой главный козырь.
— Что вы делаете? — изумился Муравский, следя за тем, как молодая женщина принялась лихорадочно расстёгивать крючки на платье.
— Мне нужно успокоиться, — нервно отвечала Зинаида, — а для этого существует только один способ — достичь полного физического изнеможения. Что вы на меня так смотрите? Грядущая революция освободит трудящихся от буржуазных условностей, но мы с вами, как мыслящие интеллигентные люди, можем освободиться от этих проклятых условностей самостоятельно! — И она одним рывком стянула платье до самых бёдер...
Глава 5
СИНЕМАТОГРАФ
Пару лет назад Семён Кузьмич Николишин состоял в рядах социал-демократической партии, гордился этим, повсюду ходил с браунингом и даже участвовал в нескольких противозаконных акциях. Затем, выполняя задание партии, принялся ухаживать за Ольгой — старшей дочерью скончавшегося незадолго до этого купца первой гильдии Семёна Семёновича Рогожина. Главари его партии рассчитывали на то, что, подослав своих женихов к двум дочерям Рогожина, они сумеют завладеть всем его наследством. Однако муж младшей дочери — Елены, — несмотря на свои революционные настроения, оказался настоящим учёным и истратил все полученные деньги на оборудование научной лаборатории, за что и поплатился жизнью
[20]. Что касается Семёна Кузьмича Николишина, то, разбогатев в результате женитьбы на Ольге, он наотрез отказался передавать в партийную казну свою долю наследства и лишь после многочисленных угроз откупился от бывших товарищей весьма приличной суммой, после чего дико возненавидел всё революционное движение.
Прошло полтора года, в течение которых Николишин так и не сумел подыскать себе подходящего занятия. Обладая замечательным голосом, он иногда выступал в любительских спектаклях или давал домашние концерты, но всё это происходило достаточно редко, а учиться пению всерьёз Семён откровенно ленился. В итоге всё получилось согласно трактату французского философа Гельвеция «О человеке», одна из глав которого озаглавлена: «Какая любовница нужна праздному человеку». Гельвеций утверждал, что такому человеку лучше всего подойдёт неисправимая кокетка, поскольку заставит его постоянно ревновать и тем самым избавит от праздности.
Нечто подобное произошло и с Николишиным. Супруга Ольга ещё со времён сватовства привыкла относиться к нему с лёгкой пренебрежительностью, называя не иначе, как Сенькой, и категорически отказываясь заводить детей. Более того, она охотно и, практически не таясь от мужа, принимала ухаживания других мужчин, главным из которых был весёлый и нахальный журналист Сергей Кутайсов. И простоватый Семён никак не мог совладать с женой! Он то плакал и умолял, то грозил ей браунингом, однако Ольга упорно не желала воспринимать его всерьёз и обещать хотя бы сохранение супружеской верности!
«Когда у тебя отрастут рога, ты сам это почувствуешь, — не раз и не два со смехом заявляла она, глядя на насупленную физиономию супруга. — А если тебя что-то не устраивает — подавай на развод!»
С одной стороны, Николишин страстно любил красавицу Ольгу, с другой — провинциальное купеческое воспитание, построенное на знаменитом тезисе «Жена да убоится мужа своего», не позволяло ему безропотно сносить роль подкаблучника. Поэтому его ревность быстро приобрела классически патологическую форму он принялся следить за Ольгой, тратя на это всё своё время и душевные силы.