Меч массивен, сабля отскочила, упруго пискнув, а Митяй, удивляя всех ловкостью, отклонился назад и втиснул меч меж двух тел, коротко ткнул противника в грудь. От сорокалетнего мужа не ждали подобной гибкости и прыти.
Удар меча, пусть лишённый размаха, простой краткий толчок в исполнении мастера смертелен! Да ещё — в рубашку, в голое тело! Как кулачный боец тычком вздымает голову противнику, так и Митяй прочертил краткий путь к телу.
Вздох недоумения, страха, восторга опоясал толпу, прокатился по рядам, и кто-то торопливо прокричал для удалённых: «Сразил!»
Но поспешили. Крики вспыхнули, как солома в зимний день, и тут же погасли.
Князь Владимир шатнулся, подался назад и провернул тело, уступая мечу. Клинок, устремлённый в грудь, мог пробить тело, если бы не рука с саблей. Правая рука снизу отшибла меч — вот когда сказалась разница в тяжести оружия, сабля звонко запела, отбрасывая угрозу. Отвела на пядь, на кулачок.
Князь стоял почти боком, правое плечо отведено назад, сабля проехала по массивному мечу, спасая хозяина. Стальной клинок Митяя скользнул по рубахе, чуть распоров её, но не пробил грудь. В плотной стычке противникам недоставало места, размахнуться и разить со всей силы не удавалось.
Со стороны ответ Владимира виделся слабым и медленным, правая рука скована, левая взмыла снизу, словно спеша догнать меч, отводимый для нового удара. Владимир сумел ударить наотмашь, приподняв локоть вровень с плечом. Лёгкий, почти невесомый удар сабли по шее, над броней самозваного воеводы, всё ещё гадающего, как меч не порешил князя, казался игрой. Так в шуточных поединках воины проводят по телу палкой, обозначая место ранения. Придерживают руку, щадя соратника. Но на кругу — не шуточный танец, не игрища. Митяй не успел отступить, как сверкнул зайчик на отточенной сабле и прочертил полосу смерти.
Статный ратоборец замер, как бы прислушиваясь к неведомому ощущению боли, проникшему в тело чуть ниже уха. И тут же прорвался высокий всплеск с правой руки. Две сабли ножницами скрестились на шее, Владимир протянул их на себя, разводя руки, как гребец, рванувший вёсла, и торопливо принял в сторону, позволяя грузному Митяю хлобыснуться во весь рост! Тот повалился через мгновенье, ноги отстали, а тело рванулось к земле, вонзаясь в твердь лицом, не прикрыв век. Голова чудом держалась тела. Хлестала кровь. Меч вывернул локоть и протянул по утоптанной песчаной дороге глубокую борозду.
Люди молча стояли на своих местах и не могли поверить в жестокую реальность развязки. То, что ещё мгновенье назад казалось незыблемым, порушено. Крикливый и уверенный в себе ратник стал неподъёмным телом, и по царапине в почве катится кровь, окрашивая мелкие камешки и светлый песок в цвет свежей икры.
Князь вскинул вверх руки с оружием и крикнул зло, словно не насытившись победой:
— Кто не слеп, внимайте! Бог выбрал! А вы — расходитесь!
Но толпа всё ещё не осмыслила увиденного. Многие протискивались вперёд, протирали глаза, ожидая продолжения. Мало ли как мог оступиться Митяй? Мало что могло показаться стоящим за спинами?
Филин отвёл князя в сторону коновязи, помог надеть кольчугу и передал родственникам воеводы, стоявшим среди хазар, позволение князя взять тела Митяя и Претича для похорон.
— Ты убил Митяя, но не убьёшь веру! — закричал кто-то из толпы. И ропот возмущения пополз по рядам, тёмным тараканом, послышались угрозы, крики, брань.
— Да он с бесами знается!
— Жечь его!
— За всё ответишь!
Князь уже был в седле, когда с ближнего частокола порхнула стрела, за ней другая, третья! Вскинув щиты, телохранители сомкнулись и по двое, по трое скоро откатились по улочке, не ввязываясь в бой.
— Чего стоите?! — закричал Крутобор, подхватывая Ольгу, которой досталась случайная стрела. Родственники Претича испуганно глазели на разгорающийся мятеж. Копья наступающего воинства ужалят побольней испуганного ежа.
— Жмитесь к оградам, олухи! — Он вскинул девушку к седлу, вскочил следом и погнал коня. Хазаре с заставы также откатывались к подворью князя, следуя примеру Улгара и сотника. Уже знали приказ и спешили к своим тысячам. Щиты наёмников вскинуты над головами, сабли в ножнах, и поспешное бегство зарождало в умах мятежников безумное ликование.
Толпа живёт своими законами, её логика ущербна и пристрастна. Ратники, решившись выступить против князя, шли до конца, подбадривая себя нехитрой поговоркой: двум смертям не бывать, а одной не миновать. Они устремились навстречу гибели, старательно выстраивая копьеносцев, передвигая лучников, не зная, что сотни наёмников уже заходят снизу, отсекая неполную тысячу бунтовщиков от города, подготавливая удар со спины. Они не прошли и пятидесяти саженей, как впереди, у следующего кордона, показались повозки, преграждающие путь пехотинцам, которые, не осознав ещё угрозы, наивно возликовали. Неопытный глаз принимал защитные действия за страх.
Во дворе, отдав коня людям, Владимир подозвал Горбаня:
— Ну, что? Есть хоть кто из наших? Ковали где?
— Нет никого, князь, — ответил тот. И спросил: — Как дальше? Рисковал, грудь подставил, а проку? Что ты им, безголовым, докажешь? Вон, беснуются, словно и не обещали покориться!
В ворота въезжали хазары, воины, прикрывавшие Крутобора с Ольгой. Капли её крови катились по седлу и боку лошади, привлекая нахальных оводов и стайки мелких мушек. Стрела всё ещё торчала из плеча, не было времени вырезать. Следом вошёл Август — в шлеме, украшенном стрелой на переносье. Вошёл неторопливо, уверенно, как будто и не покидал княжеского двора.
— Что делать, князь? — крикнул Улгар, не отпуская лошади. Он легонько погладил кобылу по шее, утешая привычным бормотаньем. — Ударить сейчас? Или ждать, пока возы опрокинут?
— Видишь! — зло повернулся к Горбаню Владимир. — Наших нет! Такова верность? А ведь своих бы услышали! На своего не каждый руку подымет! Кому проще бунт погасить?
— Перепились... поджали хвосты, — пожал плечами Горбань.
— Ладно. Хватит сопли жевать! — решил Владимир. — Крутко, бери одну сторону, Улгар — другую. Сделаем, как решили. Пусть штурмуют повозки. Положите рьяных и гоните сброд вниз, пока не утихомирятся. Кто без оружия, отпускайте, всех дураков не переделаешь, кто поднял меч — в острог! Горбань разберётся!
— Смотри, князь, — прищурился Горбань и недовольно поджал тонкие губы, — гнать можно нынче, и завтра, и на следующий год. Что проку гонять бездельников? Прищеми как следует, иначе всё впустую.
Владимир оглянулся на Крутка, но тот был занят спасённой девушкой. Тогда князь решился. Нежданно для самого себя сорвался, гневно хлопнул ладошкой о посеченную ткань на груди, стряхнул лохматые нити и приказал:
— А чтоб ни одного мятежника в городе не осталось, велю выселять изменников из города. Вместе с семьями! Дома не жечь. Кинули на воз, что в руках унесут, и за ворота!
Окружающие молчали, обдумывая нововведение Владимира, некоторые недоверчиво поглядывали на товарищей, полагая, что ослышались или неверно поняли.