И слёзы глупой девки Софьи — суета, и любострастие мелко. Глеб удивлялся, как молодка смогла заманить его в свои объятия, стремясь нажить богатства, и только. Блеск золота околдовал простушку. Но куда он глядел, куда?
С непонятным чувством принимал князь, лишённый вотчины, чужие слёзы, прислушивался к бабке-плакальщице, созерцал возвышение Владимира и вовсе не печалился об утерянной дружине, отнятом владычестве.
Впервые видел происходящее настолько глубоко, и ясность несла покой. Потому что мирские страсти и козни, хитроумные затеи — всего лишь шелуха. Суть проста, всё придёт к закономерному концу, свершая неизбежную работу жизни, расцвета, угасания, возрождения. Может, именно глубина открытого знания, не воспроизводимая в словах, оттеснила все иные чувства, вернее их остатки, и увлекла душу в мир безмятежности. В земной бытности Глеб редко испытывал восторг проникновения в суть вещей. Раз или два в жизни он ронял слёзы, неведомо с чего увлёкшись красотой живописных мест, умиляясь лепету сына, которого видел урывками, но стеснялся странности душевного порыва и вскоре забывал о нем. Грубая суета седлала его и до последних мгновений держала в узде. Лишь сейчас, лишённый пут, он смог окунуться в ясность целесообразности. Собственная смерть, обида, коварство — это лишь песчинки в величавых барханах судьбы мира. Что ему до песчинок, ему, познавшему пронзительную суть неизбежности!?
И мелькали пятна пламени, отражаясь в зрачках толпы, в глазах сына Святослава и Малуши.
Глядели на костёр купцы, хазарские наёмники, дружинники Претича и немногочисленные горожане, безучастные, но верные своему прежнему правителю. Они явились склонить головы по Рогволду.
Плакали женщины в толпе, роняли слёзы, зная о жертвах, предчувствуя новые беды.
Пепел собрали в горшки и хоронили под холмом, разместив там же нехитрую утварь: меч, убитых коней, малую толику зерна в прикрытых воском сосудах... всё как обычно.
Если убийство может быть обычным. Но ведь в мире бесплотных теней нет злодейства, а в мире людей мало кто знает истину.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая БУДОЧНИК
Крутко встретил дружину у ворот. Обнял Владимира, поклонился старшинам, Улгару да Кандаку, оглядел нового жеребца, восхищённо покачал головой, спросил:
— Что так долго? Вторую неделю ждём да ждём.
Владимир нахмурился, вздохнул. Вернувшись из Атиля, друзья не сбривали волос, в походах не до того, потому усы и бородка порой раздражали князя, появилась привычка прикусывать усы, как край плаща, как что-то чужеродное, вот и сейчас он прикусил на миг светлые кончики, потянул губой, смешно сморщившись, пригладил их, ответил тихо:
— Долго? Взяли город, ибо нашёлся перебежчик. Я его принял в дружину. Проныра, охоч до тайного. Казну Рогволда выказал. А иначе — не взять таких стен...
Крутко взглянул изумлённо, но Владимир не стал пояснять, буркнув:
— Потом расскажу. Потом... А что у вас? Всё сладилось? Обошлось?
— Как взглянуть, — ответил друг и заторопился: — Ну, нечего стоять, поехали, поехали. Обед стынет, пора.
Разместив дружину и наёмников в подворьях, распрощавшись с хазарами, соратники смогли говорить открыто.
— Знаешь, тут такое дело... я никого не трогал. Дворню, прислугу, не знаю никого. Но и веры нет. Поэтому поговорим здесь. За столом... слишком много ушей.
— Да, ты прав, — согласился Владимир. — Я думал о том же. Мы слепые и глухие, понимаешь! Нужно, чтоб был порядок, нужно, чтоб мы всё знали, а о нас никто, ничего!
— Эт верно, — горячо ударил кулаком о ладонь Крутко. — Живём в слепоте. Всё наугад, тычемся... а скажи, как Глеба убили? Болтали — ты велел. И Глеба, и Рогволда. Один Претич выскользнул, потому что в Христа бога верует.
Владимир потёр лоб, оглянулся, спешился, предложив то же другу, и, медленно шагая, рассказал:
— Глеб прыгнул со стены. Разбился. А отчего, не спрашивай. Мы подошли позднее.
И Владимир вкратце поведал другу о покорении Полоцка, о соколах, услышанных им чудесным образом, о страхе птиц и прожорливом пожарище, о поединке с Рогволдом и показательном насилии, свершённом в горячке гнева. Рассказал и о тайнике с богатствами. И о тризне по убиенным.
— Теперь не знаю, верить ли Горбаню. Свои — и то ненадёжны, что уж говорить о пришлых.
— Вот-вот, — невесело кивнул Крутко. — И ты туда же. Какие свои, Влодко? Кто свои? В том и беда, что у нас своих не осталось. Киевляне свои? Наёмники свои? Если бы... вон рвут зубами друг друга, хазары наговаривают на византийцев, те проклинают хазар, киевляне нас с тобой, ведь мы варяги! Чужаки!
— Ладно. Что-нибудь придумаем. — Владимир похлопал друга по плечу и спросил: — А сам-то как? Устал?
Крутко не стал лукавить.
— Устал. Но не труд тяжек, Владимир. Лгать устал, скрывать устал, вертеться ужом устал. Ни в чём нет порядка. Главное — деньги, все просят казны, все ждут подачки, а где взять? Столкнёшься ещё... купцы тянут в разные стороны, а тут ещё Ким заладил своё. Уеду, уеду, мол, надобно искать верных людей, о боге пора думать. Савелий с ним. Спелись. Тоже другим стал, болезнь всех кроит на свой лад. К слову, твоя прикатила, зазноба хазарская. Ждёт. Калокир как узнал, едва зубы не покрошил. Скрипел, аж больно смотреть. Ох, не завидую я тебе. Калокир тебя ждёт, хазары бегают к стене, выглядывают, да и Ярополк, слышно, двинулся к Киеву.
— Ничего, пусть. Мы в Киеве, братко! Дай время. И тайную службу учредим, это перво-наперво. Встретим Ярополка. Поглядим, что скажет. Отдавать город просто так не с руки, согласись? Много найдётся охочих до готовенького! Воевать — так нет, а принять стол — только давай. А чем не выход править сообща? В две руки? Сидел же он с Глебом в Изборске? Трудно? А ведь и я мирился с Добрыней. Ничего... если крепко желать, можно ужиться.
Переговариваясь, они вновь сели верхом и отправились к княжескому двору, подзывая воинов, державшихся поблизости. Князь киевский возвращался с победой. Хотя его и не привечали восторженными криками, Владимир знал, он теперь правитель города, он и никто другой. Дружина мало-помалу привыкла к его главенству. Хазары получили свой кусок и вынуждены держаться за князя, надеясь разбогатеть, ибо легче всего богатеют в смутные времена. А киевляне, хоть и крутят носом, вскоре поймут, другого властителя нет, а Владимира так просто не подвинешь. Да и правда за ним. Разве нет? Ярополку по душе гулянки в Константинополе. Сюда не спешил. А нынче, похоже, опоздал.
Обедали в горнице, распахнув окна, впервые весна столь крепко накалила двор, согрели брёвна стен, и в помещении стояло свежее тепло, слегка влажное, пахнущее талым снегом и прелой землёй. На дворе сочились, съёживаясь, почерневшие огрызки льда, конские копыта отпечатывались на грязной тропке, и створки ворот конюшни прочертили по мокрой земле дугообразные борозды.