Хазарский пленник - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Сумный cтр.№ 39

— Всякий хулитель всё глубже погружается в болото безверия. Мне говорили, что ты волхв, прорицатель и мошенник. У нас таких карают, ибо сказано в святых книгах: «Мужчина ли, или женщина, если будут они вызывать мёртвых или волхвовать — да будут преданы смерти; камнями должно побить их, кровь их на них».

Ким кивнул, признавая обычай чужой веры, и улыбнулся:

— А как же быть с прорицателями древности? Были ведь авгуры, были пифии? И жрецы Египта предсказывали. Для жрицы в Аргосе кололи ягнёнка, и она разгадывала пятна пролившейся крови. А оракул предсказывал по движению листьев священного дуба. Все лжецы? Все достойны смерти? Ане поднимал ли мёртвых Иисус?

— Те народы жили в темноте, не имея знания о святом, а у нас есть книги, есть Мишна, есть Тора. Язычники не нарушают закон, ибо в то время не было закона, но ты — знаешь и смеешь хулить?

— Он не хулит, — вступился за Кима Владимир. — Он ищет верный путь. Согласись, Моисей, странно твердить о вере, о едином боге, когда мир разделён меж народами и у каждого свой бог. Если карать за веру в иного бога, мы истребим всех, кроме соплеменников.

— Мы не истребляем верующих, но колдуны не верят, это преступление против любого бога. А тебе, Владимир, предстоит решать, примкнёшь ли к вере в пророка Мухаммеда или склонишь колени перед сказкой о Христе. Тебе выбирать. Но помни, ранее всех сказаний была Тора, был великий бог Яхве, бог нашего народа.

— Не серчай, наставник, — обратился к Моисею Крутко, — мы не понимаем, отчего ты называешь народ евреев избранным? Ведь Иерусалим не ваша земля! Стало быть, бог не помогает вам? В чём же избранность? Или это путь всех избранных, лишиться родины?

Моисей вздохнул и ответил, завершая спор:

— Не стоит пытаться понять необъятное за один день. Вам кажется, что мы лишены родины и рассеяны по миру, а в этом великая мудрость. Бог наш велик, и все, кто верует в истинного бога, поклоняется его имени, стают зерном в чужой земле. А это зерно принесёт колос. И умножится наше племя. И наступит день, когда все земли станут землями Яхве. Сотрутся границы, и мир будет единым, и в нём будет один закон! Разве это не благая цель?

Да, спорить с Моисеем неуместно. Пусть учит, пусть рассказывает своё, всё время скорей проходит, и всё ближе поход. Владимир ждал только одного — похода к Киеву. Но как он сумеет поладить с горожанами — не ведал. Найдутся крикуны, коим люб Глеб, и что тогда? Мучительно находиться в ожидании — тем более в ожидании схватки; а ведь никто не знает, чем она завершится.

Нет, жизнь не стала сплошным праздником, обещания хакана не скоро претворялись в дело, дни тянулись за днями, и Владимир не находил себе места. Часто уезжал в город, лишь бы не ловить на себе сочувственные взгляды Макара, не отвечать на вопрос Крутка — когда?

Было в городе, стоявшем на острове меж рек, своё очарование, всегда недолго добраться до берега, посидеть близ неторопливых вод, любуясь яркими красками восхода или заката. Никогда ранее Владимир не видел подобной красоты. Казалось, солнце здесь более багряное и прихватывает полнеба, окрашивая его многоцветьем ярких тонов, склоняющихся к пурпуру, к алому, озаряя кромки облаков сочной рыжей позолотой. Вспоминалось наблюдаемое в кузне. На малый участок клинка, раскалённый добела, приходится большая часть, не столь горячая, переходящая от вишнёвого к тёмному, серо-чёрному. В Киеве чаще калёное солнце, белое, нестерпимое для очей, а здесь — алое и как бы не столь яростное, потому более розовое, рыжее.

Разбоя в городе немного, оно и понятно, с острова не так просто скрыться, зато имелась другая напасть — тьма голодных собак. Что-то разладилось у градоправителя. Много псов оставалось на улицах. После продаж овец пастухи не справлялись с верными помощниками, да и не могли забрать ставших ненужными сторожей. Кто выпил лишку, продав отару, и не нашёл пса у харчевни, кто терял собак, непривычных к дневной толчее многолюдных улиц, кто утром отдавал за бесценок содержателям постоялых дворов. Вот и бегали по городу беспризорные стаи, выпрашивая подаяния, прихватывая кур, воруя из сараев, докучая мясникам.

Однажды и Владимир столкнулся с озлобленной стаей. Возвращался привычной дорогой, с реки, купив у молодого рыбака несколько славных рыбин. Близились сумерки, но пока ещё растоптанная тропа видна, грязный снег обочины выделяет её, да ему — верхом — всюду можно пробраться. Не то что гружёным повозкам. Тем грязь да слякоть — ощутимая помеха.

Услыхал близкий возглас, шум, звонкий крик молодой женщины и по привычке, забыв, что он чужак, поторопился вперёд, к проулку. Свернул, прихватывая рукой рукоять, ожидая разбоя иль насилия, и удивился. В нескольких шагах стояла девушка, прижимаясь спиной к высокому забору, дома купцов добротно ограждены, а вокруг крутились собаки. Видно, что девушка бросила зверям всё, что несла, запах пищи привлёк клыкастых вымогателей, а теперь в страхе прикрыла лицо и кричала при каждом движении зверей. Хотя те и не хватали её за подол, а лишь облаивали, не позволяя шевельнуться.

Послав коня вперёд, Владимир вскинул нагайку, короткую плеть из сыромятной кожи, полоснул по спинам, крича первое подвернувшееся:

— Я вас накормлю! А накормлю! А-а!

Звери кинулись врассыпную, но не все. Вожак, кудлатый могучий пёс, схожий с малым телёнком, спокойно сел, не отступив ни шага, прижал лапой добычу и глухо гавкнул.

Собака всегда опасается человека, признает его право и силу, но у бездомных, чувство голода стало преобладающим. Владимир по глазам крупного зверя понял: тот привык служить, покоряясь хозяину, но здесь, в многоголосой суете, хозяина не видит.

Спешился, глядя в глаза псу, протянул рыбу, приговаривая:

— Дают — бери, бьют — беги... ну, бери, зверюга.

Пёс поднялся, шагнул вперёд, понюхал рыбу, слегка вильнул обрубком хвоста, взял тушку и сел, отступив на прежнее место. Пока он ел, Владимир стоял рядом, не позволяя другим членам стаи приблизиться, покручивая нагайку у бедра.

— Ну, нравится? — спросил он и улыбнулся вожаку. — То-то же.

Повернулся к девушке, всё ещё стоявшей на месте. Подвёл коня и знаком показал, садись, мол. Та неуверенно шагнула к коню, протянула руки, пришлось помочь сесть верхом, благо хазарские дочери хорошие наездницы. Едва двинулись, пёс вновь гавкнул, приподняв пасть, словно спрашивая о чём-то.

— Прощай, разбойник! — ответил Владимир, прилаживаясь к ходу коня, измеряя сапогами глубину грязи на улице. Утешало, что грязь слегка смёрзлась и он не так скоро промочит обувь.

Разговаривать с девушкой, не разбирая и половины сказанного, непросто, но Владимир пытался. Красавица смеялась, вспоминая свой страх, показывала спасителю, что благодарна, умоляла зайти во двор, а там, привязав коня, отступила в дом, ожидая гостя. Подобные вольности не приняты, но Владимир не смог отказаться. У порога остановился, грязь не позволяла войти в горницу, а скидывать сапоги может лишь хозяин. Рахья, так звали красавицу, несколько раз дёрнула его за рукав, но, поняв, в чём помеха, присела, помогая снять обувь. Владимир, которому никогда ещё женщины не снимали сапог, не обмывали ног, как то принято у других народов, смутился. Слишком резко попытался воспрепятствовать, рывком приподнял девицу, как малое дитя, взяв под мышки, и словно в жар окунул ладони. Пальцы случайно коснулись грудей под лёгким платьем, а тут и глаза красавицы, возле самого лица, и губы, придержавшие сдавленный вздох. Невольно склонился, прижался к ней, поцеловал.