Воины снегов - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Щепетов cтр.№ 63

Раньше Кирилл уже оказывался в пределах видимости этой странной формы рельефа. Припомнив лекции по геоморфологии, он решил, что это останец древней поверхности выравнивания или, может быть, давно потухший, полуразрушенный водой и морозом вулкан. В пользу последнего предположения свидетельствовали рассказы таучинов о ручье, вытекающем из этих скал, — он замерзает лишь в самые лютые морозы, да и то, кажется, не весь. Неоспоримым доказательством пребывания там Тгелета является то, что горный массивчик издалека напоминает широкую низкую ярангу, в которой горит костёр, — из отверстия в своде временами поднимается дым. Кирилл, конечно, понимал, что никакой это не дым, а просто пар от термального источника, который виден лишь в тихую морозную погоду.

Таучины рассказывали, что не так давно это место было очень популярным. Более того, здесь они ежегодно собирались на некое подобие ярмарки, в которой участвовали и их вековечные враги мавчувены. Дело в том, что Тгелет — людоед (точнее, душеед), причём чрезвычайно кровожадный. Стоит кому-то пролить человеческую кровь возле его жилища, как он немедленно захочет ещё. И тогда ни правым, ни виноватым мало не покажется.

Спрашивается, зачем было рисковать? Какие ярмарки в условиях полного самообеспечения?! По большому счёту, конечно, никто никому для выживания не нужен, а вот для жизни... Одни умеют делать изумительные поделки из моржовой и оленьей кости — иголки, проколки, наконечники для стрел и копий, гарпуны. Другие не знают, куда девать шкурки новорождённых телят, которые в огромном количестве гибнут каждой весной. А ведь лучшего материала для летней, осенней и весенней одежды и придумать нельзя! У третьих есть то, без чего жителям тундры обходиться трудно, — лучшие ремни и ремённые верёвки делаются из шкур морских животных. А такая, казалось бы, мелочь, как подошвы для обуви? Ни один зверь тундры не имеет подходящей кожи, и вот лахтаки... И потом: что является одним из главных удовольствий в жизни? Еда, конечно! Причём не своя, привычная, а чужая, деликатесная! Для морского зверобоя оленина как для школьницы пирожное, а олений пастух пускает слюни при виде не очень свежего куска китового жира, который летом и собаки-то едят неохотно. В повседневной жизни обмен, конечно, идёт, но ему многое мешает, и главное — страсти человеческие при отсутствии общих правил поведения. А здесь — возле жилища Тгелета — такие правила есть, и, чуть что не так, жестокая кара неизбежна.

Насколько смог понять Кирилл, данная благая традиция начала стремительно деградировать с появлением русских. Никакого изобилия товаров они, конечно, не создали, но, бесцеремонно вмешиваясь в местные дела, окончательно поссорили таучинов и мавчувенов. Вялотекущее противостояние превратилось в тотальную войну. Тгелету по-прежнему поклоняются те и эти, но собираться вместе не рискуют даже под его присмотром.

В демонов и духов Кирилл всё ещё не верил, но на безрыбье, как известно, и рак за рыбу сойдёт. Всё, на что осталось ему надеяться, — мавчувены не решатся творить там насилие, и никаким русским их не заставить. Он в очередной раз ошибся, но понял это слишком поздно.

Когда упряжка беглеца достигла основания склона, зимний день уже превратился в вечер. Двигаться дальше было некуда, незачем и... не на чем — один из оленей рухнул на колени, а потом завалился на бок, второй, кажется, собирался последовать его примеру. Упряжки погони распределились полукругом, грамотно прижимая жертву к довольно крутой осыпи, увенчанной наверху скалой: «То ли они не местные и о Тгелете не знают, то ли служилых боятся сильнее, чем злого духа!»

Распрягать оленей учёный не стал — просто отцепил их постромки и, ухватившись за переднюю дугу, подтащил нарту к базальтовой глыбе, скатившейся когда-то сверху, — не ахти какое, но всё же укрытие. Он едва успел оборудовать свою «огневую позицию», как вокруг начали падать стрелы. Правда, били пока не прицельно — навесом. «М-да-а, — подумал Кирилл, — до темноты, похоже, мне не дожить. Эх, был бы у меня тот доспех... Впрочем, в тылу у лучников двое служилых, и один из них с ружьём, — против пули в упор никакой доспех не устоит. Хотя, возможно, они собираются брать меня живым... Вот уж фигушки! Только у меня и ножа-то нет, чтобы зарезаться... И как же воевать? Попробовать психологическую атаку? А собственно, что ещё остаётся?!»

— Вы что, страх забыли?! — заорал Кирилл на языке таучинов. — Тгелета не боитесь?!

Наступающие замедлили движение, стали перекликаться. Приготовленные к пуску стрелы одна за другой начали опускаться к земле, а головы их хозяев наоборот — подниматься кверху. Вероятно, нарушители древней традиции пытались рассмотреть хозяина здешних мест.

— Страх забыли?! — постарался закрепить успех учёный. — Воюете на земле великого духа?! А где ваши дары для него? Где кровь жертвенных животных?

Несколько передовых мавчувенов сошлись поближе и принялись что-то обсуждать, показывая руками то в сторону беглеца, то на скалу. Стояли они очень удобно, и Кириллу было до слёз обидно, что он не может всадить в них заряд картечи. Раньше, чем он придумал, чем бы ещё припугнуть врагов, раздался крик по-русски, точнее рёв:

— A-а, бляжьи дети!! Вперёд, су-уки!!!

Два низкорослых кривоногих казака бежали сзади к атакующим. Один размахивал короткой широкой саблей (палашом?), а в левой руке нёс тяжеленную фузею с палками, привязанными к стволу. У другого ружья не было, и свой длинный топор он держал двумя руками. Чуть отставший от других мавчувен попытался что-то объяснить им, показывая вверх на скалистую стену. Ничего понимать служилый не захотел, а подбежав, наотмашь рубанул лучника куда-то в область шеи. Секундой позже его напарник аналогичным образом поступил ещё с одним туземцем. Последнему повезло меньше — он не был убит на месте, а только ранен, причём, похоже, очень болезненно. Воин упал, стал корчиться на окровавленном снегу и надрывно кричать. Эти крики возымели действие — то и дело оглядываясь на русских, мавчувены возобновили атаку.

Стрельба сделалась более эффективной — выглядывать из-за укрытия стало почти невозможно. «Гадство! — запаниковал осаждённый. — Ведь и копьём помахать не дадут! Подойдут вплотную и... Нет, пора умирать, а то поздно будет! Но как? Подставиться? А если только ранят?»

Решение подсказал противник — Кирилл увидел, что один из служилых опустился в снег на колено и пристраивает свою фузею на сошках — готовится стрелять. Упускать такой случай было нельзя, и учёный поднялся во весь рост:

— Бейте, гады!!!

— Не моги!! — раздался хриплый крик в ответ. — Живым возьму выблядка!!

Замахиваясь топором, казак устремился вперёд. «А ведь это, похоже, старый знакомый! — мысленно усмехнулся Кирилл. — Тот самый, которого я когда-то не добил, который выдал меня острожному приказчику. Кажется, он считает, что это я ему должен, а не наоборот. Сейчас будет рукопашная: отсталое первобытное копьё против прогрессивного стрелецкого бердыша — какая романтика!»

И схватка началась — наверное, к немалой радости тех, кто из участников боя превратился в зрителей.

Копьё было добротным, но стопроцентно «чужим» — за время своего бегства Кирилл успел несколько раз подержать его в руках, но познакомиться по-настоящему, конечно, так и не смог. Он вообще давно не тренировался и находился далеко не в лучшей форме. Более того, сейчас к его физическому состоянию понятие «форма» было просто неприменимо. Тот факт, что простые служилые вообще никогда не тренируются и никаких приёмов не отрабатывают, был весьма слабым утешением. Впрочем, Кирилл в нём и не нуждался — он видел перед собой перекошенное бессмысленной яростью лицо бандита, конквистадора, отброса огромной империи. Это был не человек, а воплощение абсолютного зла, с которым нужно поступать только одним способом — уничтожать. Мгновенное осознание этого погасило все мысли, все сомнения — он оказался в «режиме боя».