Величественно и медленно — как подобает хозяину байдары и главе «переднего» дома — Гуэркен направился к пришельцам. Остановился в нескольких шагах, опёрся о древко копья и принялся их рассматривать — без страха и особого интереса. Эти двое являли собой довольно жалкое зрелище, однако, кажется, были о себе другого мнения.
Они начали издавать громкие звуки, обращаясь к местному жителю. Назвать это речью было никак нельзя. По интонациям же чувствовалось, что демоны о чём-то спрашивают и требуют ответа. Гуэркен снисходительно усмехнулся их жалким потугам и не раскрыл рта. Эта усмешка странно подействовала на демонов — они стали кричать ещё громче. Теперь они не спрашивали, а только требовали чего-то и грозили. Старик покачал головой, удивляясь такой наглости и бесцеремонности. Он уже хотел повернуться и уйти, но увидел, что один из демонов замахнулся на него длинной палкой, которую держал в руках.
Уже два года не выходил Гуэркен летом в море. И вовсе не потому, что стал дряхлым стариком — в зимней охоте ему по-прежнему не было равных. Просто он решил, что пора подружить с байдарой среднего внука своего двоюродного брата, а экипаж промыслового судна должен состоять из восьми человек — не больше. За свою долгую жизнь глава «переднего» дома участвовал во многих набегах и немало чужих набегов отбил вместе с друзьями и родственниками. При этом он всегда был «лёгким» — сражался без доспехов и гордился тем, что не получает ран (а полученные скрывал). Он давно не тренировался, но тела таучинов никогда не забывают приобретённых навыков.
Старик сделал шаг назад и чуть пригнулся — как бы поднырнул под чужое оружие. А потом...
Того, который был безоружен, он коротко кольнул в горло. У второго сначала выбил из рук палку — хотел посмотреть, что тот станет делать после этого. Демон вновь поступил не по-человечески — не попросил смерти, как подобает мужчине, а захотел убежать. Гуэркен еле успел дотянуться копьём до его ног и сделать так, чтобы он запнулся и упал. Охотник не стал убивать лежачего — он хотел доставить удовольствие внучке. Поэтому он позволил противнику вскочить на ноги и лишь тогда нанёс удар.
— Какие они страшные, — сказала девочка, помогая деду стаскивать трупы в воду. — Вдруг такой ночью придёт!
— Не ешь много жира перед сном — будешь видеть лёгкие сны, — посоветовал Гуэркен. — Они не придут, потому что убиты моим волшебным копьём.
— Да, я видела! Первый удар называется «клюв гагары», а второй — «мах крыла чайки».
— Правильно! Умница ты у меня! Пойдём теперь посмотрим, от чего ещё отказалось море — вдруг найдётся что-то полезное.
Дед и внучка пробрели вдоль кромки прибоя, привычно поворачиваясь боком к ветру — он был бессилен против их меховых одежд. Примерно через полсотни метров пляж сузился, скалы подступили ближе к воде. Возле них здесь лежал толстенный ствол дерева, выброшенный когда-то штормом.
— Ой, смотри, что я нашла! — вскрикнула Луноликая и подняла маленький, тускло блеснувший предмет на тонкой верёвочке. — Это украшение или амулет?
Гуэркен принял находку в свою заскорузлую ладонь и покачал головой:
— Трудно сказать... Спроси у бабушки, не повредит ли он тебе. Знаешь, я тоже кое-что нашёл!
— Где? Здесь же больше ничего нет!
— Это потому, что у тебя глаза смотрят не в ту сторону. А ты глянь вон туда — где дерево!
После крушения Никитку, конечно, не взяли в лодку — просто спихнули в воду. Он, однако, сумел повиснуть на борту и потом, когда стало не до него, всё-таки забрался внутрь. Только счастье оказалось недолгим — близ берега в воде оказались все. В отличие от большинства взрослых, мальчишка умел плавать и к тому же, пока висел за бортом, остался без обувки и без порток — они просто соскользнули с его тощей задницы. Это, наверное, помогло, но не сильно. Его ударило волной о камни сначала боком, а потом головой. Очнулся он уже на суше и долго блевал противной солёной водой, которая так и не успела согреться в его животе. Потом он увидел двух уцелевших промышленников и уполз за бревно — ничего хорошего от них он не ждал. Так и лежал там, стуча зубами от холода, не зная сам, чего больше хочет — поскорей умереть или согреться.
Из своего укрытия Никитка видел, как пришёл одетый в меха человек и убил сначала Никифора, а потом Алексашку. Мальчишка испытал мстительную радость от гибели своих мучителей, но быстро сообразил, что его тоже убьют, и почти перестал дышать за своим бревном. Он пытался молиться, но в голове его гудело, слова путались, и не было в них ни веры, ни надежды.
Когда двое страшных чужаков направились к нему, Никитка не выдержал — вскочил на ноги и кинулся бежать. Только его прыти хватило шагов на пять-шесть — колени подогнулись, дикая боль пронзила бок. Окружающий мир поехал в сторону, и беглец распластался на холодных камнях.
Гуэркен постоял над неподвижным телом, потом ногой перевернул его на спину и поудобней перехватил копьё.
— Это, наверное, их детёныш, — сказала девочка и присела на корточки. — Смотри, деда, у него и мужское есть — совсем как у человека! Разве у демонов бывает?
— Конечно, — кивнул старый охотник. — Иногда они почти во всём подобны людям — сразу и не отличишь.
Никитка лежал, закрыв глаза, слушал звуки незнакомой речи и пытался не дышать в отчаянной надежде, что его примут за мёртвого. Вдруг что-то легонько коснулось его лица и волос на голове.
— Но он тёплый, деда! И... красивый. А вдруг это человек, только другой?
— Человек? — призадумался Гуэркен. — Вряд ли. Но осторожность не помешает — давай на всякий случай перережем ему горло. Тогда его дух не сможет вредить нам. На, возьми!
На поданный ей сланцевый нож девочка не обратила внимания — она вновь погладила подсохшие Никиткины кудри:
— Какие мягкие! И лицо... Смотри, деда, совсем бледное — не как у нас!
Мальчишка не понял ни слова, но почувствовал, что маленькие тёплые пальцы теребят его немудрёное мужское хозяйство.
— Хи-хи! Деда, а деда! Помнишь, ты обещал подарить мне белого щенка?
— Конечно, помню, Луноликая. Но он ещё сосёт живот своей матери.
— Я больше не хочу щенка! Подари мне вот этого — ведь ты нашёл его!
— Мы нашли его вместе... — слегка растерялся Гуэркен. — Зачем он тебе?
— Хочу! Буду с ним играть!
— Да? Но... Как-то...
— А я хочу! Дай! А то обижусь!
Некоторое время старик молча стоял, опираясь на своё копьё. Он размышлял.
В истории каждого мира бывают узловые точки. Обычно это какое-то мелкое, незначительное на первый взгляд событие или эпизод. Тут всё дело в том, что окончиться он может по-разному, но оба (или больше) исхода абсолютно равновероятны. И в этой точке, начиная с этого момента, тропа истории раздваивается. Возникают как бы два параллельных мира, которые могут развиваться в разном времени. Ничего этого Гуэркен, конечно, не знал. Он просто выбирал оптимальное решение. И выбрал.