Учёный быстро разобрался, что на самом деле вокруг идёт активная торговля спиртным из-под полы — кто-то кому-то наливает, кто-то выпивает и закусывает. От «милиции» нужно было скрыть момент наливания, а пить можно было на глазах у служилых, чем народ и развлекался. Дед со своей кетой оказался очень к месту, поскольку именно его рыбой — сырой и несолёной — народ в основном и закусывал. В общем, торговля шла бойко — дед держал скользких рыбин за хвост и голову, а Луноликая резала их на поперечные куски, которые и разбирали покупатели. Чтобы получить такой кусок, нужно было предварительно отлить немного зелья из своего стакана в кувшин или слить туда недопитое — на жуликов дед ругался, да и публика подобных действий не одобряла. Стражи порядка на это действо внимания не обращали — вероятно, торговлей оно не считалось.
С церковной колокольни послышался звон — его издавал небольшой медный колокол. Некоторое время спустя раздались крики:
— Идут, идут!
— Да нет ещё — рано!
— Сейчас выйдут!
Торговля сразу пошла на убыль — народ устремился на зрительские места вдоль линии от церковных ворот до крыльца приказной избы.
— Куда это они все? — заинтересовалась Луноликая. — Что там будет?
— Да ничего не будет, — рассмеялся Кирилл. — Начальство прошествует из офиса в церковь — только и всего.
— И Худо Убивающий?
— Наверное. Или, может быть, слуги его понесут на руках.
— На руках?!
— Нет, конечно, — шучу я.
— Но я тоже хочу посмотреть!
— На кого? На врага всех таучинов?
— Да-да, пошли, Кирь!
Такое любопытство Кириллу показалось хоть и излишним, но вполне естественным. Кроме того, требование было слишком эмоциональным, чтобы он решился на отказ.
— Ладно, — вздохнул учёный. — Держись за мою рубаху сзади — будем проталкиваться!
Его усилия увенчались успехом — в конце концов они оказались в первом ряду. Находиться здесь было крайне неуютно — сзади давили, пихались и матерились, а спереди пятеро молодцев в кафтанах, бывших когда-то красными, прикладами фузей и древками бердышей расчищали проход для важных персон. Руки то и дело оказывались блокированными, и отбиваться от комаров было нечем. При этом надо было пытаться хоть немного оградить Луноликую от всех этих удовольствий. Как это ни странно, но женщина, никогда не бывавшая в давке, переносила её стоически, словно впереди её ждало райское наслаждение.
К счастью, всё это безобразие продолжалось недолго — крики сменились относительной тишиной, давка прекратилась, мужики в первых рядах поснимали шапки, откинули с голов капюшоны и сетки. Кириллу пришлось поступить также. Комары этому, надо полагать, весьма обрадовались.
Шествие возглавлял сам Петруцкий — в драгунском мундире при всех регалиях. Обмундирование явно не было новым — скорее просто малоношеным. Сидело оно как-то несуразно, однако нельзя было не признать, что на фоне общей серости драгунский офицер в парадной форме выглядит словно райская птица среди воробьёв — от него, казалось, прямо-таки сияние исходит! За капитаном следовало начальство помельче, но оно было не в мундирах, и ни на него никто не обращал внимания.
Кирилл тоже смотрел на капитана и видел многое: «Это, наверное, как раз тот случай, когда говорят: „Слегка выбрит, до синевы пьян...“ Вовсе не сияние от него исходит, а аромат перегара. Бабёнку эту узкоглазую не он ведёт под ручку, а она его тащит и придерживает, чтоб не упал. Почему мундир на нём плохо сидит, очень даже понятно — потому что надет поверх доспеха. Его благородие, вероятно, не слишком доверяет своим подданным. Впрочем, краснокафтанные парни работают как настоящие телохранители — прикрывают патрона со всех сторон. Эх, гранату бы... Или автомат...»
Шествие почти поравнялось с Кириллом, когда произошла заминка — маленькая, почти мгновенная. Вряд ли окружающие её заметили. Капитан чуть задержался на очередном шаге и приподнял устало опущенные веки. Кирилл содрогнулся: «Сейчас узнает — он почувствовал мою ненависть!» Однако Петруцкий посмотрел не на него, а чуть в сторону. Кирилл проследил за его взглядом...
Капитан смотрел на Луноликую. А она на него. И была она в этот момент просто ослепительно хороша — такой восторг, такое восхищение её переполняли!
Это длилось лишь мгновение — спутница дёрнула капитана за руку, он опустил веки и пошёл дальше — ему, похоже, сейчас было всё равно, куда идти и что делать. Кирилл пихнул свою «жену» в бок локтем — она вздрогнула и как бы погасла. Лицо её сделалось обычным — не очень молодым и не очень красивым.
Пока мимо шли члены свиты, Кирилл пытался осознать происшедшее. Что-то внутри него упорно твердило, говорило, доказывало, что ничего и не было: показалось, почудилось, померещилось — подумаешь, какие глядки-переглядки! А в ответ кто-то мрачный возражал: было, было, БЫЛО!
Кто там шёл последним, было не ясно, но следом за ним толпа смыкалась, вновь образуя давку. Кирилла начали толкать и пихать, пришлось прикрывать собой спутницу — хоть с одной стороны. Какого-то мужика прижали к его плечу сзади, и в ухо горячо дыхнуло:
— Ты что же творишь, Кирюха?! Третьим решил стать? Сваливай отсюда, мудак!
Кирилл замер в каком-то оцепенении. Как сквозь прозрачную вату до его сознания доходило происходящее вокруг: «Толпа редеет — все ринулись к входу в церковь. Уже видно, как на углу дед общается с тремя стражниками: двое уже выпили и теперь закусывают рыбой, а он наливает из своего кувшина третьему. У них, наверное, один стакан на всех. Это они мзду так берут с нелегального торговца — за то, что не замечали его так долго. Вот и третий выпил, рукавом занюхал и за рыбий хвост принялся... А дед говорит что-то и рукой сюда показывает. На кого это? Да на меня ж и показывает! Гос-споди, всё так просто: Федот Петрович — первый преступник, второй — безязыкий и клеймёный — это кузнец. А третий — это я, который „рваный”. Петрович на дыбе, наверное, подробно меня описал. Третья петля на виселице — для меня. Это как бы демонстрация. А дед меня сдаёт служилым — выдаёт, чтоб получить награду. Небось, ещё на реке догадался, Иуда! Вот теперь они ко мне и идут — за сабли держатся, один даже вытаскивать начал. Надо линять... А Луноликая? Ну, она как бы ни при чём, она не со мной... Или нет: она со мной, но ни при чём — туземную бабу никто всерьёз не воспримет, это даёт ей шанс. Со мной ей нельзя — однозначно...»
Он заговорил вполголоса, не поворачивая к ней головы:
— Слушай меня внимательно, Лу! На меня не смотри — просто слушай. Вопросов не задавай. Сейчас меня станут ловить, а я буду убегать. За мной не беги, вообще не обращай больше на меня внимания. Иначе сильно меня подведёшь — мы оба погибнем. Никого и ничего не бойся — спокойно уходи из острога на волю. Иди вниз по берегу, пока не встретишь наших. Поняла? Ответь, только тихо: ты поняла?
— Да, Кирь...
— Тогда отвернись и не спеша уходи от меня. Только не оглядывайся. Поняла?