Это просто цирк какой-то! - читать онлайн книгу. Автор: Лора Радзиевская cтр.№ 5

Я даже дышать перестала: вот он, мой шанс! Понятно же, что я должна попасть в число счастливчиков – и тогда цирк немножко приблизится, потому что, достигнув замечательных успехов (а как иначе, я ведь дочь известной артистки, у меня наследственность же!), после восьмого класса я легко поступлю в Киевское цирковое училище. Таков был план. И Сонечка меня всецело поддержала.

И вот уже торжественное открытие студии «Тринадцать метров» (я удивилась, как много людей не знают, что тринадцать метров – неизменный в течение веков диаметр манежа, но мама объяснила, что это довольно специфическое знание, а вовсе не люди такие невежественные). В зале толпилось множество тонюсеньких девочек и спортивных мальчишек, из катушечного магнитофона волнующе звучал Цирковой марш Дунаевского, который я помнила с раннего детства – с этой музыки начиналось каждое представление. Пол был устлан новехонькими, вкусно пахнувшими кожей, матами, а с потолка свисали кольца, канаты, рамки и трапеции. И я так хотела быть к этому причастной, что, улизнув в фойе, немедленно попыталась сделать стойку на руках – от щенячьего восторга и волшебного какого-то предвкушения. Разумеется, пребольно шлепнулась, треснувшись копчиком о мраморный пол, но это только прибавило мне решимости.

Вечером, когда мама с дядей Гришей пили шампанское, набрасывая план работы студии, я решительным шагом вошла к ним в кухню и, чуть живая от смущения и стеснительности, отчеканила:

– Дядь Гриш, я очень хочу у вас заниматься. Возьмите меня, пожалуйста. Готова на все. Буду очень стараться.

Конечно, он взял.

К этому моменту все мои мечты превратились в какой-то благоговейный трепет. Я вдруг поняла, что жизнь моя разделена на две неравные части: то, что хоть как-то относится к цирку и цирковым, и все остальное, малозначащее, хоть и обязательное к исполнению. Но кто ж знал, что у Невидимых Регулировщиков уже заготовлен для меня девиз, отлично работающий и сегодня: «Ничего тебе не будет просто так, детка!»

Я и вправду была готова ко всему. Кроме одного, как выяснилось: ощущать себя щенком бульмастифа среди изящных борзых и левреток.

Дело в том, что дядя Гриша последние двадцать пять лет артистической карьеры был акробатом и воздушным гимнастом – легким, почти невесомым жителем циркового поднебесья. И детей в свою студию он набрал тонких, гибких, прыгучих. Я же, увы, щедро отхватила отцовских статей: папаня мой не был двухметровым гренадером, конечно, но зато был известным оперным певцом – высоким и широкоплечим, с мощной грудной клеткой, так что даже совсем малышкой я выглядела крепенькой, «сбитой», как тогда говорили. Я совсем не была толстой, не была даже пухлой, но там, где моим товарищам хватало трех тренировок, мне требовалось пять, а то и семь – широкие и короткие мышцы растяжке поддавались с трудом, а негибкий позвоночник вынуждал бесконечно кувыркаться еще и дома, отрабатывая разные элементы. Но все равно получалось не очень: гены пальцем не расплющишь, а гены те были не только мамины.

С раннего детства знавшая пословицу про терпение и труд, которые «все перетрут», я ринулась к цели. Но тут нарисовалась другая известная пословица, про коня и трепетную лань: после нескольких непростых лет постоянной боли в мышцах и отказа от всех увлечений, кроме цирковой студии, я продвинулась на пути к цели, условно говоря, метров на восемьсот, а большинство моих товарищей за то же время, абсолютно не напрягаясь, ускакали на пару километров вперед, и догнать их мне не светило. И вот, очень трудно и болезненно, но я все-таки сумела понять: впихнуть невпихуемое, конечно, можно. Только сил, ресурса и душевных мук это потребует неоправданно много. Бывают ситуации, когда кроме искреннего желания необходимы и обязательны природные данные: баскетболист ростом в сто пятьдесят сантиметров и акробат, в котором под два метра роста и семь пудов веса, так же редки, как пурпурные единороги. Точнее сказать, их дважды не бывает в природе.

На поперечный шпагат после пяти лет регулярных тренировок мне сесть «до нуля» так и не удалось, например, а тоненькая и гибкая, как тростиночка, Лиля из параллельного класса сделала это, поспорив всего лишь на ириску, – прямо в школьном дворе, без всякого разогрева, легко и непринужденно. Банальный «мостик» я делала, только растянувшись, уже в конце тренировки, а Олежек Селиверстов мог спокойно читать книжку, поставив ступни носками вперед по обе стороны от собственной головы, практически свернувшись в кольцо. В довершение всех бед оказалось, что мои руки от природы имеют «переключенный» локтевой сустав и потому во время стойки на руках изгибаются внутрь в виде буквы «Х». Меня бинтовали, мне привязывали специальные рейки к рукам, но инвалидская моя стойка вызывала сначала молчаливое сочувствие, а потом добродушный хохот. Это и вправду было смешно: упражнение в моем исполнении получило среди студийного народа кодовое название «нестойкий икс».

Не знаю, сколько бы лет еще я почти безрезультатно терзала себя и смешила других, но тут весьма кстати случились март, каток, морозец, распахнутая куртка и, как следствие, – тяжелое воспаление легких, уложившее меня в постель почти на два месяца. Потом большой начальник из исполкома, где мама по выходным подрабатывала машинисткой, нажал на нужные кнопки, профсоюз поднатужился и выдал очень дефицитную путевку в детский пульмонологический санаторий в Теберде. Мама отвезла меня к дивным горам Большого Кавказа (я утешалась тем, что сравнивала себя с нежной Пат из «Трех товарищей», хоть первые дни и плакала ночами от тоски по дому), а наш коллектив, ставший к тому времени Народным цирком, уехал на свои первые гастроли по районным центрам и сельским клубам области без меня.

Ребята писали мне, рассказывали, что произвели фурор среди не избалованных зрелищами вообще и цирковыми представлениями в частности, но зато очень отзывчивых сельских жителей. В августе несколько председателей колхозов прислали благодарственные письма в Обком профсоюзов – и вот студия в сопровождении дяди Гриши уже едет в Гурзуф, в знаменитый Артек. Меня, конечно, тоже звали, но я отказалась – они работали, они заслужили, а при чем тут я? Я же проболела все гастроли. И пусть невозможно хочется, но это будет нечестно.

К тому же, «мотая срок» в Тебердинском санатории, разглядывая застывшую вечность – горы, тоскуя по всем нашим и развлекая слабеньких, почти прозрачных, очень послушных и дисциплинированных деток нашего «легочного» отделения кульбитами, стойками и сальто, я вдруг поняла, что не хочу. Больше не хочу оставаться после тренировок в пустом полутемном зале, чтоб лишний десяток раз кувырнуться на матах и растянуть «дубовые», неподатливые мышцы еще на два миллиметра, не хочу постоянно ставить в неудобное положение деликатного дядю Гришу, который не мог решиться прямо сказать бесталанной ученице, что гимнастки и акробатки из нее не получится никогда. Не мог – и тратил впустую свое время и внимание, так необходимые другим, от природы наделенным подходящими данными и способным к акробатике ребятам.

Домой я вернулась, уже все для себя решив, а тут еще понимающая и мудрая мамочка, ставя на стол любимую мою яблочную шарлотку (в которой я, кстати, стоически отказывала себе все эти пять лет), осторожно сказала: «Доня, а не попробовать ли тебе что-нибудь другое? Ну, просто так, для разнообразия?» – индульгенция для самолюбия была получена. Я слопала целых три куска пирога, и мне не было стыдно. Но на следующий день все же побежала к Сонечке, очень вовремя вернувшейся из рейса, – мне нужно было укрепиться в решении. Соня выслушала, закурила тонкую сигаретку и сказала: «Ты сделала все, что могла на этом этапе. Он завершен. Иди дальше. Твое от тебя никуда не денется».