День открытых обложек - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Кандель cтр.№ 77

Долгими осенними вечерами он неумело напрашивается в гости, но потомившись считанные минуты, удирает под дурацким предлогом, кляня свою неуживчивость. Хозяева обижаются, наговаривают излишнее за его спиной, а Корифей щурит глаз, оценивая своего сожителя и убеждаясь в неотвратимом: «Одичал ты, кормилец мой. Тех, которые вздыхают по тебе, можно разместить в телефонной будке. Даже поместится тот, который тебя терпеть не может».

Корифеем зовут кота, что пробуждает в нем самобытные поступки. Когда предлагают на завтрак творог нулевой жирности, взглядывает укоризненно под вопли пристыженного хозяина: «А я, между прочим, ем!..» Когда его расчесывают, шерсть потрескивает от избытка электричества, озонируя пространства, страницы срываются со стола, липнут к спине, а Корифей ходит важно, облепленный рукописью, косит пепельным глазом. Так ему нравится.

Хозяину нравится тоже.

Коты жестоки, но справедливы, реже почтительны, чаще беспощадны. Мудры и независимы, брезгливы и непокладисты; они отчаялись найти разумное двуногое создание и отложили это до будущей цивилизации. Корифей относится свысока к своему сожителю, однако менять его не собирается. «Ты не подарок, я не подарок, на том и сойдемся».

Вбирается по черепице на покатую крышу, садится на ее конек, замирает недвижным столбиком, усы на стороны, глядит, не моргая, поверх горных увалов, на виду у вечности. Эфир навевает легчайшую вуаль, но нет покоя в кошачьем сердце, порядок творения ему не по нраву. Не подыскать ли достойный повод, не пошлый, не затасканный, – добровольно покинуть мир?

«Нет уж! – грозится Корифей. – Я досмотрю. До конца». И пусть эти, суетливые, не знающие колебаний до границ страха, пусть не сочиняют глупые свои теории о вращении земли. Двуногие‚ может‚ и вертятся, их дело‚ а коты не станут. «Господи! – возопят вокруг. – Ради чего сгорел Джордано Бруно?» – «Это у вас он сгорел...»

«Корифей‚ – одернул бы ёжик‚ – прекрати свои глупости. Накапают тебе валерьянки, вылижешь досуха и утешишься».

У ежей иные психозы в окружении коварных растерзателей. Они смотрят в землю в заботах о пропитании, а чтобы взглянуть в небо на улетающий детский шарик, ежу надо лечь на спину, обнажить беззащитное брюшко, дорого заплатить за мечту по полету.

Спускается по лестнице реб Шулим, упорный молчальник…

…затаившийся в темницах тела, откуда не желает выныривать.

Садится на скамейку под апельсинами, замирает до вечера, не доверяя никому, даже Ньютону. Тот проверял на яблоках, этот на апельсинах.

Реб Шулим не верит в закон всемирного тяготения.

Сочинитель тоже не верит. Поверишь – не взлетишь.

Пошел в поликлинику, пожаловался:

– По утрам. Нет давления крови. У кого-то есть, у меня нет.

Врач сказал:

– Пошлем на проверку, но она ничего не покажет. Просто вы устали. Не вы один.

Выписали ему витамины, посоветовали: «Дышите глубже», и стал осторожничать, чтобы не спугнуть малые силы, которые притекают после чашечки кофе.

Пошел к другому знатоку. Заплатил денежку.

– Спотыкаюсь с недавних пор, падаю кой-когда, – что со мной, доктор?

– Ноги не те, милейший. Не поспевают за желанием.

– А у вас?

– И у меня.

– Оттого и спотыкаемся?

– Оттого и падаем.

Сочинителя не удовлетворило.

– Какой-то я никакой, доктор… Ложусь старенький, встаю не молоденький.

Знаток выслушал его, тяжко вздохнул:

– Вам надо взлетать. Воспламеняться духом. Полезно для самочувствия.

И записал на бланке: «Один взлет, одна посадка. Раз в две недели».

Повертел в руках рецепт, сказал задумчиво:

– Знал я летуна... Кричал после двух стаканов: «Порхать желаю! Порхать!..» Вышагнул с девятого этажа.

– Это вам не грозит, – успокоил знаток. – Разбежался, набрал высоту и в полет. Над морем. Над горами Моава. Преодолевая силы притяжения и государственные границы.

Пошел из кабинета, но тут же вернулся:

– Давай вместе. Вместе не боязно.

– Рад бы, – ответил исцелитель, – да не могу. Двадцать горемык на взлет. Следующий!

На выходе углядел извещение: «Добавлены вечерние часы приема. Для экстренных случаев». Порадовался. Сказал себе:

– Жить стало легче в экстренных случаях. Жить стало веселее…

Встрепанная ворона, перья на стороны, с интересом разглядывает его, склонив голову. Сочинитель ей занимателен, стареющий в пыли писаний.

– Жалко терять дни, – говорит он.

– Зачем они тебе? – говорит она.

По вечерам он выходит на прогулку в фуражке скрипача на крыше. Никого нет‚ лишь луна перекатывается по крышам в щедроте полнолуния‚ взглядывая украдкой. У него молодое лицо с приметными морщинами, слишком молодое для его возраста‚ шевелюра в проседи‚ и он любит поиграть согласием слова и слога: «...сходя в могилу безпотомственно, при неплодной царице...»

Драный полиэтиленовый мешок пошевеливает лохмотьями на верхушке тополя. Он вечен, этот мешок, потому взывает с высоты: «Старичок! Всё шустришь понизу? Не пора ли в компост?..»

На вершине холма останавливается‚ разглядывая желтизну самоцветов‚ ненароком просыпанных по окрестностям. Густоту синевы‚ чернотой утекающей за окоём. Автомобильные фары на дальнем шоссе: светлым обещанием на подъеме, рубиновым расставанием на спуске. Опадает донизу белесая взвесь, укладываясь на ночлег, глушит огни, заглатывает очертания холмов.

– Завел бы себе собаку, – наседают жалостливые. – Ты идешь, она впереди бежит. Всё веселее.

– Не нужна мне собака, – отвечает без улыбки. – Я и сам могу. Впереди себя.

Сух‚ крепок‚ невысок‚ на глаз зорок‚ на кожу чист лицом и под одеждой‚ к чему допущены посвященные. Тело слушается без прекословий, оставаясь неутомимым на долгом затяжном подъеме или в разгуле чувств – имеются тому подтверждения. Возвратившись с прогулки, грызет сухарики, смакует малыми глотками чай с лимоном; кукушка на костылике выскакивает наружу, пожалеть или ужаснуться, поспешно убирается обратно.

Сутулые одногодки подстерегают под кряхтенье-вздохи-недомогания, а ему присылают из-за океана журналы мод‚ хоть и не заказывал, ему‚ лично ему‚ с красотками в одеждах и без: «pearl blue… hot pink… warm nude…», как пробуждают напоследок‚ не дают заглохнуть желаниям‚ чтобы продержался подольше на финишной прямой. А уж потом спад‚ спад‚ спа...

«Слушайте все! – возглашает ликующий старик, страстен и кипуч. – Этому человеку многое интересно и кое-что доступно. Пусть другие стареют, а он посидит в сторонке». Вступает опечаленный, уныл и занудлив: «Что ему доступно, что? Мужского естества на пятачок». – «Хоть на копейку – следует потратить». – «Через мой труп!» – восклицает старик опечаленный, не надеясь на чувственные утехи. «Не разбрасывайся нашим трупом. Он может еще пригодиться…»