День открытых обложек - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Кандель cтр.№ 66

Тех стариков‚ которые знали моих родителей.

Нет стариков‚ нет там и меня…

Осенью, ко дню Йом Кипур, покупаю малые стаканчики с воском. В память родных зажигаю фитильки. В память близких. Добрых ко мне‚ щедрых и ласковых.

Теплятся огоньки в воске‚ колышутся на безветрии‚ опускаются неумолимо в глубины, потухают через положенные им сутки‚ и остается один огонек‚ невозможный‚ необъяснимый‚ колыхаясь на дне, не желая угасать‚ не желая‚ и всё тут, одолевая тьму с забвением.

А через год опять Судный день‚ новые стаканчики с воском‚ и чья-то душа‚ которая хочет побыть с тобой, еще и еще…

Отвлечемся на миг от вековечной печали…

…которую не стряхнуть с плеч.

Отправимся – в который уж раз – в заманчивый мир вымыслов, в край мечтательных превратностей, где можно передохнуть, и начнем, пожалуй, издалека, с поэмы нечетных строк, а вернее, с Хармса Даниила Ивановича.

«Один человек лёг спать верующим, а проснулся неверующим.

По счастию, в комнате этого человека стояли медицинские десятичные весы, и человек этот имел обыкновение каждый день утром и вечером взвешивать себя. И вот, ложась накануне спать, человек взвесил себя и узнал, что весит 4 пуда 21 фунт. А на другой день утром, встав неверующим, человек взвесил себя опять и узнал, что весит уже всего только 4 пуда 13 фунтов. «Следовательно, – решил этот человек, – моя вера весила приблизительно восемь фунтов».

Собираясь в заснеженные края, к Леониду Ильичу и Инге Ильиничне, Феликс Соломонович отыскал в глубинах шкафа зимнюю свою шапку, которая усохла за ненадобностью в жарком Средиземноморье. Покропил изнутри водой, с трудом надвинул на пузатую кастрюлю, чтобы растянулась за пару недель, на пару размеров, – налезла с трудом, но впору.

В этой шапке Феликс Соломонович прилетает ночным рейсом в Москву и становится свидетелем: да, да, и он тоже! Недаром остерегал Хармс Д. И.: «Мое мнение о путешествиях кратко: путешествуя, не заезжай слишком далеко, не то увидишь этакое, что потом и забыть будет невозможно».

Забыть, и правда, невозможно. Леонид Ильич сидит на кухне, ест творог собственного изготовления, услащает его липовым медом отменного вкуса, говорит раздумчиво:

– Если бы жил в тот век, когда Моисей выводил евреев из Египта, не пошел бы за ним. Я бы остался, к стыду своему должен признаться.

У него была жена

не мамаша, а жена

НЕ МАМАША, А ЖЕНА…

– И я бы осталась, – говорит Инга Ильинична, жена Леонида Ильича. – Куда я без тебя?

– Я и отсюда не уехал, – добавляет Леонид Ильич. – Хотел узнать, чем оно закончится.

– Узнал?

– Узнал.

Всё в квартире на местах. Во всем порядок. Настенные часы отбивают время в коридоре, отбивают в комнатах: хозяин дома наделен чувством времени и его утекания, отчего неравнодушен к убывающему мигу. «Вот час всегда только был, а теперь только полчаса. Нет, полчаса всегда только было, а теперь только четверть часа… Все части часа всегда только были, а теперь их нет».

Леонида Ильича это отвлекает.

– Вы пришелец, Леонид Ильич, – заявил после обследования опытный врач. – На земных приборах не отражаетесь.

– Вам нельзя есть, – заявил другой, не менее опытный, – и нельзя голодать.

– А выпить? – спрашивал с надеждой.

– Выпить можно. Но сначала позвоните в скорую помощь. Приедут к началу приступа.

В холодильнике зябнет пища, дожидаясь своего часа, на подоконнике цветет Ванька мокрый, в кастрюле, на малом тепле, молоко неумолимо обращается в творог, а Леонид Ильич ставит диск на проигрыватель, и мы слушаем Даниила Хармса, который изрек не для всеобщего понимания: «…но смыслов бродят сонные стада…»

Слушаем Хармса, не кого-нибудь, в исполнении заслуженного артиста РФ Ильи Прудовского.

«У нас в доме живет Николай Иванович Ступин, у него теория, что всё – дым. А по-моему, не всё дым. Может, и дыма-то никакого нет. Ничего, может быть, нет. Есть только одно разделение. А может быть, и разделения-то никакого нет. Трудно сказать».

Прослушав такое и преисполнившись разумения, Леонид Ильич и Феликс Соломонович решают поступить следующим образом. Первым делом они падут в объятия Морфея, а затем отправятся в мастерскую за чемоданом, который уже починили. И не только починили, даже позвонили по телефону: готово, мол, чемодан как новенький, пора забирать и платить по счету.

«Вообразим, а для простоты сразу же и забудем…» Леонид Ильич и Феликс Соломонович направятся после сна в мастерскую, а может, и не направятся, потому что доверять сообщению по телефону могут одни легковеры. А если и направятся, Леонид Ильич с Феликсом Соломоновичем, мастерская окажется закрытой на обед, на переучет, на всякое разное, – мало ли по какой причине ее могут закрыть, не открывая.

Помолчали.

Посетовали о судьбе народов, изнывающих от вселенской бестолковщины, а Инга Ильинична произносит взволнованный свой монолог о неустройствах ближних и неустройствах отдаленных, которые мешают женщине проявлять ее необузданные возможности.

Леонид Ильич и Феликс Соломонович с ней соглашаются.

Леонид Ильич и Феликс Соломонович выволакивают себя на свет Божий.

– Принадлежа к противоположному полу, заключаем на основе опыта: ничего хорошего в мужчинах нет. Даже ребенка выродить не способны, самого хотя бы недоношенного, напитать отцовским молоком, самым хотя бы обезжиренным. Только воевать. Только убивать.

Заявляют в редком единодушии:

– Уходим. Уходим из мужского звания, дабы затеряться в бесполых толпах.

– Я вам затеряюсь, – грозит Инга Ильинична. – Не надо огорчать женщин, это не полезно. Давайте лучше обедать.

Фаршированный карп ручной работы, легкий необременительный супчик, котлеты, истекающие мясной сытостью, квашеная капуста, селедочка, рюмка водки, настоянной на корне хрена, – имя ей хреновуха.

Леонид Ильич и Феликс Соломонович потребляют пищу с пониманием, отдавая должное мастерству Инги Ильиничны, слушая при этом Хармса Д. И. в исполнении заслуженного артиста, чтобы со смыслом использовать всякий миг.

«Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно.

Говорить он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было.

У него не было даже рук и ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было, и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что непонятно, о ком идёт речь.

Уж лучше мы о нём не будем больше говорить».

Отобедав без спешки и вдохновившись прослушанным, Леонид Ильич и Феликс Соломонович продолжают здраво рассуждать.