День открытых обложек - читать онлайн книгу. Автор: Феликс Кандель cтр.№ 29

Снова заработал молотком.

– Скажи, – спросил мой нетерпеливый друг, – церковь у вас порушили?

– А то нет.

– Иконы куда девали?

– В молельный дом стащили.

– А где он?

– Кто?

– Дом молельный?

– У нас в избе. Батяня с маманей шибко верующие были.

Мой друг и дышать перестал.

– Родители померли?

– Померли.

– А иконы?

– На чердак закинул. Штук, не соврать, с полста.

– Поглядеть можно?

А он – ухмыляясь:

– Знаю. Вам старинушку нужно. Нету. В трубу. Фьють!

– Фьють… – повторили. – Нам неясно.

– Я их порубил. На лучинки. На растопку пустил. Суухия...

Отверткой поковырял в ухе да сапогом долбанул по мотору, чтоб работал без перебоев.

Мы – в два голоса:

– Нежить! Сила нечистая! Бога-то хоть побойся!

– Нету, – сказал, – вашего Бога. На курсах разъяснили.

– А что есть?

– Всасывание, сжатие, зажигание да выхлоп. Гуляй – не хочу.

И глаза снова перевернулись: бельмами наружу.

– Да от твоего сжатия и чёрт жить не станет! Поищи дураков на выхлоп!

Мой невозможный друг опадал набок, воздух хватал губами:

– Ты кого пожёг?.. Ты Рублева с Дионисием пожёг, поганец, Назария Савина, Истому Гордеева, Прокопия Чирина, Петра Дермина со товарищи...

– Поговори у меня, – сказал Коля-пенёк и взревел мотором. – Вот я из вас пуговицы намолочу. На мякину пущу. В закрома ссыплю.

Мой друг лез внутрь комбайна, головой под барабан:

– Жить не хочу! Видеть не хочу! Перемелите на отруби, и немедленно!..

– Психованный, – объяснил Коля. – Из безумного дома.

Дал задний ход и умчался – собирать недособранное, дотаптывать недотоптанное, просыпать непросыпанное. Поле оставил за собой покалеченное, замордованное, с плешью, лужей мазутной, рытвиной от колес.

Ни жита тебе – струной тянутой.

Ни тропки – травой бархатной.

Как враг на рысях прошел.

– Запомним, – бормотал мой друг. – Всё запомним. Нас еще позовут свидетелями. На страшный суд.

Если бы свидетелями...

У меня на полке примостился казак на коне…

…длиннолицый, долгоносый и густобровый.

Фуражка на нем зеленая, мундир синий, глаз черный, лик неустрашимый. Винтовка за плечом. Уздечка прибита гвоздиками: один к казаку, другой к лошадиной морде.

Купили его под Переславлем Залесским: деревню теперь не разыскать, помню зато резчика по дереву, явление редкостное.

Хотите – верьте, хотите – нет: вымысел невелик.

Он сидел на приступочке, в рубахе распояской, держал чурбак промеж ног, топором щепал ловко, а перед ним стоял комбайн, Коля-пенёк застыл у руля, глядел вдаль перевернутым глазом.

– Мы тебя на выставку пошлем, – говорил, не прерывая работы. – В Москве стоять будешь. «Труженик полей».

– Известное дело, – отвечал Коля, стекленея от важности. – Аккуратная ваша работа, дядя Федя. Мне не суметь.

– Я тебе правду скажу. Против меня никому не суметь. Мне и имя дали особое, не всякому сгодится – примитив.

– Это чего, дядя Федя?

– Примитив – он вроде лауреата. Чемпион по-нашему. Мастер своего дела.

– Тогда и я примитив, – сказал Коля. – По другой части.

– Мы все примитивы, – вякнул на подходе мой невозможный друг.

Обернулись. Нас оглядели прилипчиво.

– Дядя Федя, – попросился Коля-пенёк. – Давай я их комбайном стопчу.

– Остынь, Коля. Они ко мне.

– Ты почем знаешь?

– Да тут все ко мне. Фигуры мои поглядеть, в журнале меня пропечатать.

Откашлялся. Горло прочистил. Рукой на сторону повел. Заговорил заученно:

– Вы увидите часть моих работ. Самые новые. Поглядите сюда.

Мы поглядели.

Стояли раскрашенные казаки на лошадях, в фуражках, с винтовками за плечом, уздечки на руки намотаны.

– Которые в бою, в дозоре, в засаде. А один с фронта едет. Отвоевался.

– Почему?

– Ноги-то у него нет. Без ноги не навоюешь. Взгляните теперь на крышу.

Мы взглянули.

Торчала у карниза плашка здоровенная. Фигуры расположились в кружок. У каждого по одной руке, обвисали книзу.

Кашлянул. Рукою повел.

– Заседание, – объяснил. – Комитета бедноты. Им другая рука без потребности. Ветер дунет, они и проголосуют.

Подул ветер. Закрутилась вертелка. Руки поднялись дружно. Глаза открыты. Рты разинуты. Шапки надвинуты. Одобряют, значит.

– Ах! – закудахтал мой друг. – Ах-ах! Творческая находка! Озарение! Откуда ни дунь, а они – единогласно. Продай, дядя!

– Вещь непродажная, – ответил польщенный. – Ее все хвалят. У меня талант, от деда-резчика. Дед по монастырям работал, в Лавру ездил.

Я не стерпел.

– Дед, – заорал, – Георгия Победоносца резал, Нила Столбенского, Николу Можайского, Параскеву Пятницу... Деда не позорь!

Мой друг вытаращился в великом изумлении:

– Ну откуда ты знаешь? Про Нила с Параскевой?.. Я не знаю, а он знает!

– Знаю, – сказал гордо. – Я знаю много, но приблизительно.

– Забудь немедленно!

Я и заскучал:

– Забудь, забудь... Да оно не забывается.

Опал ветер. Руки у бедноты опустились. У меня тоже.

– Дядя Федя, – попросил Коля-пенёк. – Давай я их на силос пущу.

– Погодь, Коля. Не доспели еще. Надо будет, мы с них мигом кору слысим.

– Давно уж слысили, — сказал мой друг.

– Новая-то, – пояснил степенно. – Опять наросла.

Заиграл топором, вырубая труженика полей, а мы пошли дальше.

– Хочешь? – предложил мой невозможный друг. – Снять деревенское напряжение.

– Наливай, – хором сказали из куста.

А деревня – вот она, рядом…

…хоть рукою огладь.

Тихая деревня на отшибе, лес позади – каймой синей, шалью на плечи накинутой, поле подолом сарафанным, в желтом колосе, до самых до ее околиц.

– Ах! – выдохнули хором. – Ну и ах!..

Колыхание легкое.