Сын ведьмы - читать онлайн книгу. Автор: Симона Вилар cтр.№ 7

Добрыня ощутил, как его пронзил озноб – даже пот холодный выступил. Ведь чего-то подобного он и побаивался. И как теперь поступить? Вести до седых волос борьбу против своих же замороченных людей, зная, что конца и края этому не будет?

– Мне немало с чем приходилось справляться на своем веку, Соловейка, – произнес посадник как можно спокойнее. – И, как видишь, удача моя всегда при мне. Вот и ты подчинишься мне и все расскажешь. И кто край заморочил, и кто этакую силу тебе, тщедушному, дал. Когда начнут тебя щипцами рвать да огнем жечь, ты заговоришь…

Волхв вдруг зашелся неожиданно громким, злым смехом.

– Давай, посадник, зови своих палачей! И уж я им все скажу. Но и о тебе скажу, и о том, как ты кровно связан с той темной силой, какая нынче властвует тут. Догадываешься, о ком я? Думаю, сам уже все понял. А вот твоим людям неплохо будет узнать, что ты с мороком этим темным связан как по крови своей, так и по умению. Вот только как ты после этого своим христианам в глаза смотреть будешь? Кто после этого тебе поверит? Кто за тобой пойдет?

И тут выдержка впервые изменила Добрыне. У него дернулся рот, темные очи вспыхнули колючим блеском.

– Ну, если так… то и без палачей обойдемся.

Волхв и углядеть не успел, когда Добрыня выхватил из-за голенища сапога нож и резким взмахом перерезал ему горло. Соловейка захрипел, забулькал бьющей из страшной раны кровью, глаза его вытаращились. И так и застыли, слепо глядя, как Добрыня, спокойно вытерев нож о его рубище, начал неспешно выбираться из поруба.

– Пришлось прирезать Соловейку, – только и сказал ожидавшим снаружи стражам. – Закопайте где-нибудь, чтобы никто не знал.

Сам же поднялся на стены городни и долго смотрел на молодой месяц в вышине. На Руси исстари было принято новое дело начинать по растущему месяцу. Вот и ему следует не мешкая взяться за то, что задумал.

На совете людей новгородских Добрыня говорил неторопливо, но непреклонно: он уедет на какое-то время и пусть никто не спрашивает куда. Вместо себя посадником оставит новгородца Воробья – парень толковый, знает все во граде и справится. Воеводой будет Путята, тут и гадать не надо. А епископ пусть начинает собирать мастеровых людей да возводить храм. Новгородцы – строители умелые, подзаработать на возведении храма не откажутся, если им хорошо заплатить.

– Не дело это – покидать нас сейчас, Добрыня, – задумчиво произнес Иоаким. – Тут такое творится, столько сделать нам надо! А ты… Говорю же, не дело ты задумал.

Добрыня вынул из уголка рта соломинку, поглядел исподлобья на епископа.

– Дело, преподобный, как раз дело. И если справлюсь… Если разберусь кое с кем, ты лично мне грехи отпустишь. Как бы тяжелы они ни были.

Хозяин ладьи, шедшей по водам реки Оки, тронул Добрыню за плечо:

– Вон тот дуб на старом капище Перуна, о котором ты упоминал, гусляр.

Он назвал Добрыню гусляром, потому что тот выглядел так же, как эти странствующие музыканты с гуслями через плечо: светлая холщовая одежда, такая же накидка с вышивкой по краю, стянутые тонкой тесьмой вокруг чела волосы. Сейчас никто не признал бы в новгородском посаднике того грозного правителя, который за несколько дней покорил восставший Новгород. Да и имя он себе изменил – сказал, что зовут его Добряном. А своего спутника назвал Нежданом, хотя это был тот самый дьяк Сава, который по наказу Добрыни был вынужден сопровождать его в глухие лесистые земли вятичей ¹⁹.

Сейчас Сава-Неждан спал между скамьями гребцов, подложив под голову мешок с пожитками. Свое облачение священнослужителя ему пришлось снять и обрядиться в сермяжную рубаху и порты, как и полагалось прислужнику странствующего гусляра. Волосы Савы были подстрижены в кружок, борода укорочена. И когда Добрыня потряс его за плечо, велев собираться, сонное лицо парня выглядело совсем юным и по-детски припухшим со сна.

– Ну что, парень, узнаешь эти места? – негромко спросил Добрыня.

Сава огляделся с явным недоумением, а потом отнюдь не любезно взглянул на посадника.

– Что ты от меня хочешь, Добрын… Добрян? – сразу поправился он. И добавил со вздохом: – Я ведь понятия не имею, кто я родом и из каких краев. Словно мары ²⁰ меня зачаровали… Ох, прости, Господи, что скажешь.

И едва не перекрестился, но Добрыня слегка шлепнул переодетого дьяка по руке, заставляя опомниться.

Корабелы, как и уговаривались ранее, подвели ладью к берегу, став неподалеку от заросшего кустами холма, где несколько лет назад располагалось капище Перуна Громовержца. Здесь еще можно было различить песчаную косу, куда некогда причаливали лодки с прибывавшими к священному месту, но сейчас тут вольно разрослись водные травы и камыш, так что мнимому гусляру и его слуге пришлось спрыгивать прямо в воду. Двинулись к берегу, хлюпая среди камыша. Добрыня повыше поднял свои гусельки, Сава же, хмурый и угрюмый, следовал за ним – он все никак не мог смириться, что грозный посадник ни с того ни с сего вдруг пожелал взять себе в провожатые именно его. А ему не хотелось покидать Новгород, где у него так ладно получалось располагать к себе людей, учить их новой истинной вере. Однако сам епископ Иоаким благословил молодого дьяка на задание, да еще и повысил в сане, сделав рукоположенным священником. Дескать, там, куда вы направляетесь, возможно, придется увещевать людей в вере и даже крестить. Посему отныне ты…

Но Добрыня позже сказал:

– И не думай раскрываться, что ты христианин и служитель церкви. Мы ведь к вятичам направляемся, а там народ упорно чтит старых богов и будет за них бороться. Вон князь Владимир уже отправил к ним священников, так те сгинули и ни слуху ни духу о них. Потому молчи, прикидывайся, пока я задуманное дело не слажу. Ну а ты мне в пути помогать будешь… если толк от тебя будет.

Что от Савы требовалось, Добрыня не пояснял. И парень мог только гадать, к чему все эти хитрости с переодеванием, к чему нарочитому и прославленному посаднику эти игры в ряженых. Ну да разве кто может Добрыне перечить?

Они выбрались на кустистый берег, наблюдали, как доставившая их ладья пошла дальше, исчезая в клубящемся над водами Оки белесым туманом. Еще какое-то время был слышен звук уключин, а потом в тишине только разливистые соловьиные трели оглашали округу. Ибо был ясный месяц травень ²¹ – самое соловьиное время.

– Ну и что теперь делать будем, посадник?

– Ты это, Неждан, посадником меня больше не зови, – молвил Добрыня, выжимая воду их кожаных постолов ²², намокших в речной воде. – Я – гусляр Добрян и все. Хожу по белу свету, тешу людей музыкой и пением. А ты при мне вроде отрока служивого.