– Ну вот и ладненько, – даже потер руки Добрыня. – Пора и парню о своей милой позаботиться. – И обратился к Малфриде: – Ну что, краса моя, потолкуем маленько?
– Экий ты шустрый, – чуть склонила голову набок Малфрида, разглядывая Добрыню. – И чародейский лес тебя не пугает, и воду живую и мертвую усмотрел. Вот я спросить хочу еще…
Но не договорила, чуть поморщилась от плача ползающих вокруг потерчат, от гула ревущего пушевика и прочих отвлекающих звуков. Взмахнула рукой – и вмиг всех как ветром сдуло. Стало так тихо, как может быть только в колдовском лесу, где ни птицы не поют, ни зверь не ревет.
Добрыня тут же отвлек ее вопросом, пока сама не начала спрашивать: мол, зачем тебе лук и стрелы, когда тут даже живности обычной нет? Думал, ведьма сразу заметит его уловку, но она даже с охотой поделилась, что нередко отправляется за дичью в обычный мир: лань бьет в осиннике, перепелов на открытых пространствах за лесом. Надо же мясом запасаться, она ведь человек, и ей питаться нужно.
Добрыня лишь сообразил, что она запросто покидает навь. Выходит, и им можно отсюда выбраться. Но заговорил о другом:
– Вот и угостила бы гостя, Малфрида душенька. А то у меня, кроме горсти ягод, с утра ничего более существенного во рту не было. А мне еще с Ящером предстоит потягаться. Ну зачем я ему такой обессиленный и вялый?
– Это ты-то вялый? – захохотала Малфрида. – Да ты с любым справишься, хоробр. У тебя, как погляжу, уже и седина на висках, но характер такой, как мне люб, – задорный, рьяный, отчаянный. Но вот одно мне интересно: не встречались ли мы ранее? Что-то знакомое в тебе вижу.
– Напоминаю кого? – круто изогнул бровь Добрыня.
Она рассматривала его, улыбалась, как только чародейка может – светло, ясно, лучезарно. Как тут не улыбнуться в ответ? Пусть она и ведьма темная, но устоять против такой трудно.
«Я не буду сейчас думать о том, что должен, – приказал себе Добрыня. – Время еще не пришло. Для меня главное – чтобы она мне доверилась. Ну сколько там у меня времени будет?»
Поэтому стал говорить о всяком: мол, раньше он воином был, но давно оставил меч и ходит по миру с гуслями, Велеса славит, людей веселит. И про чародейку Малфриду давно был наслышан, но даже не предполагал, что встретит ее тут. Ведь ее помнят на Руси, всякое о ней рассказывают.
– И что говорят? – сразу отозвалась Малфрида.
– А вот ты меня прими как гостя, накорми, напои, передохнуть дай, я тебе все и поведаю.
Она согласилась, позвала за собой. Шла по лесу, по пути на всякие дива указывала. То отвела ветви, чтобы он увидел светящихся, рассыпающихся искрами оленей, – вынеслись они из леса светлыми духами и умчались. То засмеялась, когда он замер при виде сползавшей по дереву зеленоватой девы с чешуйчатым хвостом: та смотрела на Добрыню, облизывалась темным длинным языком.
– Это она твой человеческий дух учуяла, – усмехнувшись, пояснила Малфрида. – Но не опасайся. Пока ты со мной, никто тебя тронуть не посмеет.
– А тех двоих, что убежали? Ну, Глоба, как я понял, знает, как тут уживаться с нелюдями. Я о девушке беспокоюсь.
Малфрида лишь плечом повела. Ишь, дева его волнует! Пусть гусляр успокоится. У дочки Домжара своя участь, однако не такая, чтобы волшебные существа посмели на нее покуситься. Нет на то у них позволения, да и знают они, что Забава не им предназначена. А вот напугать заносчивую девку могут. Но Малфриде до того дела нет.
Добрыня помрачнел. Он и сам не заметил, когда судьба дочери волхва стала ему не безразлична. Надо бы ей помочь, решил он, хотя понимал, что Забава раздражает ведьму и девушке лучше держаться от нее подальше. Может, со временем он как-то уладит все, а пока… Но тут его внимание отвлек доносившийся из леса громкий детский плач. Казалось бы, чего только в этом лесу не может быть, а вот крик ребенка все равно взволновал. Или какая-то нелюдь такие звуки издает?
Вскоре раздался какой-то тонкий свист – пронзительный, протяжный, долгий. Тут и Малфрида остановилась, стояла, опершись на налуч лука, наблюдала. Добрыня проследил за ее взглядом и увидел, как между огромными стволами мелькает летевшая над землей в ступе лохматая старуха – Яга, он сразу узнал ее, как будто раньше видел. А может, и видел? Но сейчас он куда больше смотрел на бьющегося и вырывающегося из костлявых рук Яги ребенка. Живого ребенка, человеческого, тут не ошибешься. Вон даже духи на его плач слетелись, махали вокруг перепончатыми крыльями, порхали бабочками; сова огромная, пролетая мимо, сверкнула желтым глазом, ухнула и в дупле скрылась.
– Сожрет ребенка? – спросил Добрыня негромко, словно опасаясь, что Яга услышит.
– Для того и забрала у людей, – сказала Малфрида и двинулась дальше. – Ей без этого нельзя. Стареет Яга, а плоть и кровь людская ей силу возвращают, чары преумножают. Вот и таскает она малышей из семей, где детей полон рот. Одним больше, одним меньше – что семье от того?
В ее голосе было равнодушие, да и говорила она негромко, однако Яга услышала, повернула длинное костистое лицо. У Добрыни кровь заледенела, когда страшная людоедка стала приближаться, а вот Малфрида только помахала ей рукой, словно приветствуя, и Яга зависла в воздухе над ними. Ее длинные седые космы разлетались на ветру, в тощих костлявых руках бился крепенький розовый малыш в короткой рубашонке. И, видать, так бился, что людоедка лишь на нем внимание сосредоточила, перехватила поудобнее и полетела дальше. А тонкий свист стал исчезать по мере ее удаления от них. Как и плач ребенка, который постепенно стих.
Добрыня почувствовал, что Малфрида наблюдает за ним, ждет, как он поведет себя. Но он молчал, и она спросила:
– И что на это скажешь, хоробр?
– Что тут говорить? Если ты, ведьма могущественная, равнодушна к тому, что с дитем станется, то мне чего переживать?
– И не жалко тебе мальца?
– Всех не обжалеешься.
– Ишь какой! А вот Глоба жалел. Он такой добрый и чуткий был, за всех переживал, всем помочь старался. Нечасто мне такие хорошие, как он, люди встречались.
В ее голосе прозвучала печаль. Но Добрыня лишь хохотнул.
– Так это потому, что он такой славный, ты и решила его стрелой прошить?
И, видимо, задел вопросом ведьму. Она резко повернулась, волосы ее взлетели, как от сильного ветра.
– Он посмел взывать тут к Распятому! Тут, в чародейском мире нави! Я этого допустить не могла!
Добрыня догадался: Сава и впрямь начал читать молитву, как обещал. И это разлютило Ящера, который, однако, ничего не смог с ним сделать. Потому так и лютовал, крушил все вокруг. А еще Добрыня понял, что у Малфриды не хватило сил справиться с Савой с помощью своего чародейства, потому и достала лук.
Гусляр и ведьма еще немного прошли, прежде чем деревья расступились и они оказались у сверкающего лесного озерца. Свет падал на него сверху, отчего вода искрилась и мерцала, но стоявшие вокруг деревья хранили лесной сумрак. Причем на одном из деревьев, на развилке мощных ветвей, Добрыня заметил пристроенную избушку – вроде тех, какие вятичи себе для охоты в чащах устраивают. В подобной и Забава жила, будучи невестой лешего. Добрыня даже подумал, что наверняка кто-то из вятичских умельцев и воздвиг ведьме такую по ее наказу… а потом тот же Ящер строителя сожрал.