Забава даже ногой топнула:
– Ну разве не понимаешь? Ящер всю ночь лютовал, мог и погибнуть Неждан… ну, пусть и Сава. А если не погиб… – Она горестно вздохнула. Но потом тряхнула головой строптиво. – Это еще узнать надо, жив он или умер! Он и раньше с Ящером смог справиться, сможет и теперь.
А помолчав, добавила решительно:
– Ты должен понять, что мы в чужом мире и нам надобно держаться вместе. Так мы сильнее.
Добрыня посмотрел на нее с уважением. Права дочка волхва! А еще вдруг вспомнил, что Сава был рукоположен епископом Иоакимом в священники и сможет освятить крестик. А крест сейчас Добрыне был необходим. Он опасался еще одного такого сна, когда без креста был совершенно беспомощным.
Но где отыскать Саву? Все, что мог Добрыня, так это определить путь по солнцу. То ли это солнце, что и в обычном мире, он сейчас не думал. Просто иного плана у него не было. Вот и двинулся так, чтобы светило находилось сзади, в надежде, что выйдут они на берег Ока Земли, где остался парень.
Однако побродить им с Забавой пришлось еще немало. Духи по-прежнему мельтешили в зелени, таились за деревьями, но сейчас, по светлому времени, их было меньше, чем ночью. Может, тоже отдыхали, а может, ночь им больше сил придает, как и в мире яви. Так что особо они не мешали, а вот сам лес был запутанным, непривычным. Никто тут дров не рубил, никто валежник не собирал, пробираться через бурелом было сложно. Добрыня в одном месте сломал мешавшее деревце, так на него тут же древесная мавка-берегиня накинулась. Вроде такая тоненькая милая девушка, покрытая листвой, но коготочки сразу прорезались. Добрыня еле успел увернуться, когда сломанная им же ветка чуть в глаз ему не попала. Отбросил, поспешил прочь, но для себя решил, что ломать тут больше ничего не станет. Хотя, может, и стоило бы – вон сколько поросли между дубами пробивается, не пройти порой. Это духам легко проскальзывать среди кустов и стволов, а человеку – нет. И было тут сыро, влажно, а нерасчищенный лес перерастал сам себя; большие дубы-великаны от сырости заваливались, когда ими играли ветры. А ветры здесь то и дело шумели в кронах, перекликались с берегинями, ягодными и листовыми. Ну и походя могли свалить даже такого великана. Тогда мавка его погибала, становилась нявкой печальной. И там, где падал дуб, ягодные и травники тут же устраивали свое пиршество, оплетали все зеленью, пуская новую поросль.
Однако привыкшей к чащам Забаве такой лес даже подходил. В какой-то миг Добрыня заметил, как она опустилась на корточки и стала беспечно болтать с маленькими ягодными духами.
– Чего это ты? – удивился посадник.
Забава улыбнулась.
– Так, старые заговоры, какие наши используют, когда ягоды собирают. Похоже, они и тут срабатывают. Вот сказала я нужное словцо этим духам, и гляди, сколько они мне земляники показали.
Ну да, конечно же, и лешему надо слово почтительное сказать, и грибному духу, и ягодному, чтобы лес явил свои дары. Сейчас Добрыня был даже этому рад, и они с Забавой долго возились, ползая среди показавшихся им ягодных россыпей, собирали их жменями, ели. Есть-то и взаправду уже хотелось.
– Смотрю, ты их перестала опасаться, Забавушка, – подмигнул девушке Добрыня.
Она улыбнулась яркими от земляники губами. Сладкими губами. И хороша же была! Никакой бездушной мавке-берегине с ней не сравниться. Но еще слаще было то, что ответила:
– Я ведь с тобой, Добрян. Ты смелый, умный, ловкий. Ты их не боишься, да и меня охраняешь. С тобой мне не страшно.
Добрыня почувствовал, как улыбка сама напросилась на лицо. Мужчина должен защищать женщину, в этом его предназначение. Но как же сладко, когда она верит в тебя, даже если ты сам не уверен! Такая вера женщины придает силы. Потому Добрыня и улыбался. И особенно хорошо, когда тебе такие слова дева-раскрасавица говорит! И так искренне, ласково. Они ели ягоды и смотрели друг на друга, улыбаясь. Даже хорошо вдруг сделалось. И цветы на прогалинах такие яркие кругом. И лес такой свежий, зеленый, пусть и дремучий.
«Вот так и привыкают обитать тут те, кто в навий мир случайно попадает, – подумал про себя Добрыня. – Исчезнет человек, побудет в чародействе этом, а как вернется, то оказывается, что немало времени с тех пор утекло. И все, кто его знал, давно уже умерли от старости, а ему кажется, что только седмицу какую-то среди нелюдей обитал».
Эта мысль взволновала Добрыню. Некогда ему в чародействе этом зависать, потому как то, ради чего он пришел, могло бедами для целого края новгородского обернуться. И будут зло и морок владеть душами людей, и будут они сопротивляться новой вере, немало крови прольется, опустеет словенская земля…
– Идем! – сказал он, поднимаясь. – Нечего нам тут рассиживаться.
В голосе его прозвучала сталь, и Забава даже растерялась. Но Добрыня больше не позволял себе размякать. Даже напомнил через время: а не забыла ли она, что они сюда не землянику есть отправились, а чтобы собой защитить целое племя?
Забава помрачнела. Но через время ответила запальчиво:
– Не стану я ради родовичей собой жертвовать! Не по своей воле сюда шла. А они… Знали ведь, что повторно жребий на жертву не должен выпасть, но только слово Малфриды для них закон. Вот мой отец никогда не жертвовал тем, кто сопротивляется своей судьбе. Он добрым словом умел каждого уговорить да пояснить, что это ради людей, что это племени нужно.
– Ну да, других уговаривал, а свое чадо от беды прятал. Хорош служитель!
– Отец что-то знал, – негромко ответила Забава, перешагивая через очередной ствол поваленного дерева. – Он встретился с Малфридой, когда она только пришла в наши края. И всегда, когда говорил о ней, голос его менялся, мягче становился, глаза туманились.
«Ну да, очаровала его Малфрида, использовала себе на корысть. Наверняка Домжар таким красенем в его-то годах оставался, потому что водой чародейской его ведьма потчевала. Вон этой воды тут сколько! За это любой ей служить станет».
Источники живой и мертвой воды Добрыня тут замечал постоянно. То там голубым блеснет под корягами, то тут золотисто-розовым осветит низину. Если непосвященный к ним прикоснется – вмиг погибнет чародейство, погаснет свечение. Малк Любечанин, названый отец Добрыни, объяснял ему это, так как сам некогда у волхвов служил. Но потом ушел от них, стал лекарем, травами и мазями лечил хворых, да так удачно, что слава о Малке далеко разошлась, люди к нему отовсюду приезжали. А вот Добрыня его оставил, ушел, когда понял, что не его это дело – травы выискивать да пестом в ступе их измельчать. Да и вообще жизнь у него была другая. Эх, как же он тосковал по этой шумной людской жизни! А тут… Тьфу! Вон опять кто-то из кустов на них пялится. Экое диво! Добрыня таких и не знал – маленький, зеленоватый, как все в этом сумраке, а лицо… вернее, два лица – одно где и положено, другое на животе. И оба широкие, улыбающиеся.
– Это колтки, дух бузины, – проследив за его взглядом, сказала Забава. Девушка говорила почти спокойно – уже начала привыкать к чудесам нави. И пояснила: – Колтки неплохие, только очень надоедливые. Отец мне рассказывал, что человек даже может нанять на службу этих двуликих, но для этого надо сперва множество их проказ вытерпеть. Уж очень они мусорить любят. Если выдержишь их безобразия, то служат потом за угощение. Колтки страсть как угощение и подарки любят.