Номер 16 - читать онлайн книгу. Автор: Адам Нэвилл cтр.№ 49

— Но мистицизм, разумеется, не настолько важен для Хессена, как уверены критики, — проговорил Майлз. — На самом деле, когда я готовил книгу, все развернутые ответы, какие удалось получить от художественных критиков и кураторов, лично знавших Хессена, сводились к одному: все они считали его творчество абсурдным и незначительным по сравнению с работами некоторых его современников.

— Мне кажется, можно поверить во что угодно, если сосредоточиться на какой-то мысли, — негромко заметила Эйприл.

Майлз не слышал ее, он внимательно вглядывался в содержимое своего бокала, в бархатистые бордовые глубины. Эйприл сделала глоток вина и спросила:

— Вы правда верите, что у него были живописные полотна?

— Не сомневаюсь, что он работал в цвете. Но подозреваю, что он все уничтожил, когда подошел вплотную к осуществлению задуманного, своего грандиозного замысла. Он был строг к себе, возлагал на себя несбыточные надежды. Либо так, либо его подкосило тюремное заключение.

— Меня волнует этот вопрос. Точнее, были ли у него картины и видели ли эти картины люди. Такие, как моя двоюродная бабушка и ее муж.

— Думаете, где-то стоят пыльные ящики, набитые его полотнами? Некоторые предполагают, что его живопись была гораздо радикальнее произведений любых других модернистов и прочих современных ему художников. Все это прекрасно. Но только где это все?

— Да вы глумитесь над критиками! — Эйприл нравилось это словечко, которое она впервые услышала уже здесь, в Англии.

— Нет, нисколько. Я просто выражаю свое собственное разочарование тем, что ничего не отыскал. А можете поверить — я искал как следует. Я побывал в поместье у его дальних родственников, потомков всех, кто когда-либо упоминал о нем, не говоря уже о семье того коллекционера, который скупил рисунки Хессена еще до его тюремного заключения. Хессен легко расстался с ними, сослужившими свою службу. Однако же я не нашел ни одной убедительной зацепки, ни одного надежного следа, который мог бы привести меня к картинам.

— А время после войны? Вы узнали что-нибудь о его жизни тогда?

— Он почти не выходил из квартиры, превратился в затворника. У него всегда было очень мало приятелей, и большинство из них испарились еще до начала сороковых. И никаких свидетельств, что он возобновлял старые знакомства после выхода из Брикстонской тюрьмы, нет. Так что, даже если он и писал что-то, кто бы это увидел? Я однажды задумался: не мог ли он оставить кому-нибудь картины перед исчезновением, хотя бы передать частному коллекционеру? Но пока этот коллекционер или его потомки не заявят о себе, картин не существует. Это трагедия. Я искренне верю, что Хессен был в каком-то шаге от создания чего-то грандиозного, однако по какой-то причине либо так и не начал, либо уничтожил творение. Мне кажется, последнее — наиболее вероятный для него исход, ведь, несмотря на всю целеустремленность и несгибаемость, он обладал крайне неустойчивой психикой.

— Как бы то ни было, вопрос остается.

— Да, у меня тоже.

— И мне все равно хотелось бы показать вам дневники моей двоюродной бабушки. Просто узнать, что вы об этом думаете. Наверное, вы лучше меня сообразите, что с ними делать.

Майлз улыбнулся.

— Эйприл, я был бы счастлив. Прошу прощения, подозреваю, я ужасно занудный.

— Вовсе нет. Хотя, честно говоря, я уже сыта Хессеном по горло. Ведь предполагалось, что речь пойдет не о нем, а обо мне и Лилиан. Я надеялась разузнать что-нибудь о бабушке через него. Я собираюсь пойти на заседание этих «Друзей Феликса Хессена». Есть еще несколько человек в Баррингтон-хаус, с которыми мне хотелось бы поговорить и потом забыть о Хессене. Навсегда. Чтобы не кончить так, как Лилиан.

Майлз нахмурился, поглядев на нее, затем удивленно поднял бровь.

— Да, я слышал, что вы говорили, однако…

— Что?

— У меня на ваш счет имеется одно подозрение. Несмотря на очаровательную внешность, способную открыть перед вами все двери, я предполагаю, Эйприл, что вы аутсайдер, как и Хессен, и втайне вы поддались его мистицизму.

Эйприл зарделась. Мысль о том, что Майлз с ней заигрывает, вдруг напугала ее, но в то же время взволновала.

— Может быть, я и аутсайдер, но я точно не поклонница Феликса Хессена. И к мистицизму не склонна. Любой, кто привязан к этому художнику, просто сумасшедший.

— И я тоже?

— Вы в первую очередь.

Они засмеялись одновременно.

— Я пыталась понять, что с ним случилось, — задумчиво протянула Эйприл. — Предполагается, будто он куда-то исчез, однако, если верить записям Лилиан, складывается впечатление, что никуда он не делся. И это жутко.

— Что ж, все любят настоящие тайны. Исчезнуть без следа — это, конечно, банальный сюжет, однако сюжет, причем способный не только выставить в новом свете сомнительную репутацию и дать ей вторую жизнь, но еще и помочь развить заложенный в ней потенциал в нечто совершенно новое, чего никогда не было изначально. Люди, склонные к мистицизму, вовсе не в силах устоять перед таким: художник бесследно пропадает вместе со своими так называемыми шедеврами.

— «Друзья Феликса Хессена» с вами не согласны.

— А от них я ничего иного и не ожидал. Как любители, они так и кипят энтузиазмом, но им не хватает академической дисциплинированности. Их больше влечет оккультная сторона, они прямо-таки одержимы ритуалами в жизни Хессена. Хотя, насколько я помню, они утверждают, будто строго придерживаются доказанных фактов и в своих публикациях, и вообще. Все они странные. Скорее всего, на лекции вы встретите группу настоящих сумасшедших. Я знаю, видел их. Они неоднократно обращались к нам с просьбами пустить их в архивы галереи Тейт. Подобные прошения они посылают во все галереи. Они охотятся за якобы спрятанными где-то запрещенными рисунками Хессена, которые мы, видимо, сохранили, тайно сочувствуя идеям фашизма, или по какой-то еще нелепой причине. Как видите, для истинного поклонника я слишком подвержен сомнениям. — Майлз засмеялся. — И кто знает, может, старина Феликс был бы доволен тем, что породил настоящий культ, приверженцы которого регулярно доставляют неприятности самым крупным художественным галереям. И может быть, после всего, что уже сказано и сделано, как раз «Друзья Феликса Хессена» и нащупали верный путь. Вдруг оккультные знания и толкование сновидений и есть единственный действенный способ понять его творчество?

— Но сами вы в это не верите!

— Совершенно точно, не верю. Но я перестал искать. И не только по той причине, что натыкаюсь на бесконечную пустоту. — Майлз откинулся на стуле, бросил салфетку на стол и вздохнул. — Да и все равно я больше не испытываю к нему интереса. Несколько утратил аппетит.

— Почему?

Майлз пожал плечами.

— Он вошел в мою плоть и кровь.

Эйприл засмеялась.

— Нет, честное слово. Если смотреть на его работы слишком долго, начинаешь испытывать его чувства. Мне даже снились кошмары. Это так странно. Я чувствовал, что Хессен становится мне ближе, но сам я так; и не приблизился к нему. И мне совсем не нравилось, что он окружает меня со всех сторон. Мне стало гораздо лучше, когда я закончил книгу. Если честно, я не расстроюсь, когда тираж разойдется. Не люблю, когда мне о ней напоминают. Тот период, когда я писал ее, стал лично для меня тяжелым временем. Голова у меня была занята другими проблемами, но творчество Хессена не помогало отвлечься. Оно начало менять мой образ мышления. Я превратился в какого-то нигилиста, ведь Хессен был именно нигилистом. Он не видел ничего, кроме конца жизни. Кроме горя и бесконечного одиночества в смерти. И все его предсказания о том, что ждет нас за порогом бытия, были такими же мрачными. А я все-таки не мазохист.