Номер 16 - читать онлайн книгу. Автор: Адам Нэвилл cтр.№ 36

Я не могу попасть в Британскую библиотеку или хотя бы в какой-нибудь ее филиал. Не знаю, может быть, Хессен это не настоящая его фамилия. Разве Дьявол не мастер менять личины? И неужели все это было порождено только для того, чтобы нагнать на нас ужас? Вероятно, он никогда и не преследовал иной цели. Мой интеллект не в состоянии победить его или хотя бы освободиться от влияния и позволить мне спастись бегством. Я перепробовала все. Священник, который приходит в седьмую квартиру к умирающей миссис Форгейт, с каждым моим новым обращением к нему только укрепляется в мысли, что я ненормальная.

И все же мы до сих пор здесь и сходим с ума. Если бы меня увезли из дома силой, я впала бы в истерику. И умерла бы во время припадка. Так почему же, милый, я до сих пор цепляюсь за свое жалкое существование? Потому что страх перед тем, куда я попаду после смерти, сильнее радости возможного освобождения, и он не дает мне последовать за тобой. Могу ли я быть уверенной, что какая-то часть меня, вовсе лишенная свободы воли, не останется здесь навсегда? Такой же беспомощной, как и все те существа за окнами. Те, что мучительно выискивают в темноте людей, места и события, о которых ничего не помнят».

Эйприл записала фамилию Хессена в свой ежедневник к именам жильцов, упомянутых Лилиан. По возвращении в Америку она обязательно даст записи какому-нибудь психиатру. Пусть он объяснит, как именно двоюродная бабушка повредилась в уме и не передается ли это по наследству. Эйприл, наверное, не обратила бы внимания на слова Лилиан о художнике, который терзает ее, решив, что это тоже бред, если бы бабушка не упоминала на протяжении всего текста о роли Реджинальда в неком конфликте.

«Ты первый проявил твердость. Решился действовать. Я до сих пор восхищаюсь тобой, дорогой мой, как восхищалась, когда мы еще были вместе и гораздо ближе, чем сейчас. Потому что я каждый день говорю себе, что ты меня слышишь. Только эта мысль и помогает мне жить дальше.

Ты был героем на войне и снова попытался стать героем ради всех нас. Ты отказался бежать, как остальные. Спастись бегством от теней, которые преодолели столько лестниц, скользя вдоль стен и входя в наши комнаты, в наши сны. Ты ни за что не покинул бы свой дом из-за презренного фрица вроде Хессена. Точно так же, как не покинули его те евреи, которые в войну лишились всех своих родных. Однако я никогда раньше не слышала, чтобы ты говорил так. Это меня испугало. Теперь я понимаю, что ты сам боялся. Но слышать, как ты произносишь: „Нам надо было покончить с этим в ту ночь, когда произошел несчастный случай…“ И вспоминать, как мы помогли ему, позволили ему выжить, только чтобы он вернулся, принеся с собой еще более непроглядную тьму… Меня переполняет отчаяние.

Ты старался сделать лучше всем нам. Но то, что умолкло, заговорило снова и проявило себя. И проявляет до сих пор, милый. До сих пор. Я надеюсь только, что ты больше не видишь этого. Мысль о том, что и ты среди них, прикончила бы меня.

Я ужасно сожалею, что мы не уехали, когда у нас была возможность. Почему же судьба так жестока? Ты возвращался ко мне со стольких гибельных заданий, и вот теперь тебя снова забрали у меня. Вырвали из рук. Прямо у меня на глазах».

Все лампы, как и всегда теперь, были зажжены, зеркало и картина не просто отвернуты к стене, но и вынесены в коридор за пределы спальни. Эйприл сидела, откинувшись на четыре плоские подушки; она не хотела и не собиралась спать.

Где-то на девятом этаже время от времени хлопало на ветру окно. С площадки слышалось негромкое гуденье и клацанье лифта. Иногда громыхала входная дверь внизу, и грохот поднимался по тускло освещенным лестницам и проходил через бабушкину квартиру. Эйприл утешала мысль о том, что в доме есть и другие люди.

Она переключила сонные мысли на предстоящие завтра дела завернуть фотографии в полиэтилен с пупырышками, затолкать сухие розы в мусорные мешки; может быть, позвонить тому таксисту, который в последний раз доставил Лилиан домой, и поблагодарить. Может быть. И позвонить агентам по недвижимости. Может быть.

Она уже спит? Вроде спит, но в то же время ощущает предметы вокруг. Как будто провалилась в беспамятство, но не окончательно. Подобное случалось с Эйприл нечасто, однако ощущение было знакомое, словно она лежит в постели одна, единственная обитательница квартиры, но при этом сознает все, что окружает ее в спальне.

В таком случае кто же склонился над ее постелью?

Наверное, все в доме проснулись от ее крика. Эйприл подскочила на подушках, попыталась выбраться из постели, но нога запуталась в простыне, и девушка отшвырнула ее, словно руку, которая тянет вниз, навстречу неведомым кошмарам. Все это время Эйприл слышала голоса. Где-то вдалеке. На фоне собственного тяжелого дыхания и всхлипов она слышала голоса. Как будто бы порыв ветра принес издалека крики со школьной площадки.

Ветер. Он гулял за окнами и стенами, но и в помещении тоже — бушевал под потолком. Потолком, который превратился в бесконечную тьму, сгустившуюся вокруг чего-то, очень похожего на удаляющееся лицо. Туго обтянутое красным. Лицо проваливалось во тьму на том месте, где люстра должна была высвечивать трещины и пожелтевшую краску, а вовсе не лишенную оттенков глубину и леденящий холод. Холод, который проникал сквозь кожу до самых костей.

Но где же теперь это лицо? И голоса, и ветер?

Эйприл стояла перед дверью спальни, оглядываясь на кровать, откуда только что сбежала. Все ее тело, в одном лишь белье, сотрясала дрожь, но комната бабушки выглядела точно так же, как и раньше, когда девушка ложилась спать: зажженные лампы, голые стены и никого, кроме нее самой.

Страдая от жажды и боли в голове, Сет сел на жаркой постели и потянулся за табаком и папиросной бумагой к столику у кровати. Потерявший способность ориентироваться после очередного долгого леденящего кошмара, он пытался вспомнить, что было до того, как он заснул, — казалось, с тех пор прошла вечность, но за окнами все еще было темно.

Сет прикурил сигарету одной рукой, пока пальцы другой шарили по столику в поисках карманного будильника. Он повернул голову, взглянул на циферблат и выругался, зажмурив глаза. Электрические лучи небольшой настольной лампы, которая горела все время, что он спал, больно ударили по мозгу.

Медленно, отворачивая лицо от пронзительного света и беспрерывно моргая, Сет поднес часы к глазам. Половина седьмого, но утра или вечера? А день какой? Он даже попытался вспомнить, когда он бодрствовал последний раз.

Пол и мебель усеивали листы с набросками. Боль в мышцах и судорога в правой руке и пальцах напомнили о том, как безумно он рисовал. После чего отключился на целый день. А может, на два дня. Он проспал весь водянисто-серый день и проснулся в темноте. Надо ли сегодня заступать на дежурство, если начало действовать новое расписание? С работы никто не позвонил. Должно быть, у него сегодня выходной.

Ветер сотрясал стекла в ободранных рамах, дождь колотил по грязным карнизам.