— Хорошо, квиты. Поэтому можем по-дружески расстаться и забыть друг друга.
— Вот уж нет! — взвился Айзек. — Ты любишь меня, а я тебя, поэтому даже не думай о расставании! — подперев дверь стулом, двинулся на нее. Ловко схватил за плечи, прижал спиной к стене и, наклонившись, впился губами в ее губы.
Она вертела головой, вырывалась, отказываясь отвечать на поцелуй, и тогда он, сжав ее щеки пальцами, заставил разомкнуть зубы и протолкнул язык глубже. За такую наглость был укушен. Взвыв, перестал сдерживаться и вцепился в распущенные волосы.
— Я люблю тебя и пытаюсь спасти. Не будь глупой гордячкой! — шептал, покрывая быстрыми поцелуями шею, плечо, висок. — Таггерт обязательно что-нибудь разыщет! Или я увезу тебя в другой штат!
— Нет, — шептала Ханна в ответ, пытаясь скрыть, как на каждое его страстное прикосновение тело отзывалось желанием. Он громко дышал и горячей ладонью жадно шарил по груди, не прикрытой корсетом. Кровь побежала быстрее, щеки горели, а после того, как Айзек толкнул ее на кровать и прижался пахом к ее промежности, Ханна покраснела от стыда, потому что вопреки гордости испытывала сильное возбуждение. Однако и согласиться, сделать вид, что все забыла, не могла, — боясь, что он вновь сыграет с ней злую шутку, поэтому продолжала упорствовать.
Но он не слушал. Покрыв ее лицо поцелуями, задрал подол сорочки и резко вошел. Ханна сопротивлялась, чтобы не показать слабость и радость от его прикосновений, но Айзек прижал ее руки к постели и двигался торопливыми движениями.
Ханна ненавидела себя, чувствовала опустошение и в то же время какое-то облегчение. Пусть так, но Айзек любил ее, однако она переменилась, повзрослела, и ликование имело привкус горечи и тоски.
— Ты ведьма! Околдовала меня! — прошептал он зло, с жаром, зарывшись носом в ее распущенные волосы.
— Не волнуйся, если не сожгут, повесят, — Ханна удивилась своему спокойному голосу, ведь он только что признался в чувствах. — Убедился, что я не сбежала с любовником. Доволен? Можешь уезжать.
— Я сам решу: уезжать или нет! — огрызнулся он и крепче обнял.
— Ты любишь только себя.
— Конечно, только из эгоизма транжирю деньги, нанимаю детектива, чтобы вытащить тебя из петли, сижу в захолустье, вместо того, чтобы заниматься делом, и строю из себя дурака Бернса!
Ханна чувствовала, что он нервничает, оправдывается, и не верила ушам.
— Я хочу, чтобы было все как прежде! — прошептал Айзек.
— Нет. Я не хочу больше мучиться, изводиться ревностью.
— Дрянь! — прошипел он, и Ханна в ответ растянула губы в вымученной улыбке.
— Да, дрянь. Уходи.
— Хорошо, — Айзек коснулся ее губ, нехотя встал с постели, поправил брюки, рубаху. — Но я вернусь.
Пригладив волосы, открыл дверь и натолкнулся на миссис Грапл.
— Вы мерзавец!
— И вы не ангел. Не понимаю вашего упрямства. Хотите, чтобы ее повесили?
— Мир не без добрых людей.
— Это Хоут-то?
Миссис Грапл прищурила глаза.
— Ладно, она, но вы-то должны соображать трезво, чем все может закончиться. Мамаша Зильбер все отдаст, но у него будет алиби! — по насупившемуся, хмурому лицу хозяйки Айзек понял, что попал в точку. — Я нужен вам, а мне нужна Ханна.
— Вы мне не нужны, — вскинула голову женщина.
— Разве вы не хотите узнать, что убил Саймона?
Уже скоро все трое сидели за столом и делали вид, что пьют чай. Вскоре пришел Лиам и, уминая пирог, принялся рассказывать новости.
— Ее нашли в пролеске, у дороги. Если бы не фигура и не обгоревшие вещи, вряд ли бы Сесиль опознали, — рассказывал он.
— А это точно она?
— Кто же знает, миссис Грапл, — голодный Таггерт, забыв о приличиях, жевал и рассказывал, совершенно не общая внимания, что рассказывает про несчастную изувеченную жертву. — Но в пользу этого предположения свидетельствует и то, что Кристина одна.
— Но кто мог это сделать?
— Кто бы ни был, теперь на одного подозреваемого меньше, — философски заметил детектив и покосился на побледневшую Ханну.
Мисс Норт показалась ему печальной, зато наниматель — Бернс, он же Айзек Гриндл — смотрел на нее довольно, не сводя глаз. И только частое сжатие пальцев в кулак выдавало, что он нервничает.
— Не переживайте, Элиас! — с долей насмешки обратился Таггерт, — шериф попробует с собаками пройти по следу. Есть шансы, что все-таки повезет, и найдем убийцу.
— Сомнительно, — вздохнула вдова. — Если следы не смыло окончательно, то влажная трава заглушит запах.
— Какие у вас познания, мэм, — удивился гость.
— Пусть я и женщина, но в здравом уме.
— Тогда простите за спешный уход, но мне следует осмотреть место, пока любопытные горожане и помощники в розыске не затоптали все следы. Шериф разумно скрывает место, но вездесущие мальчишки! — завел руками он.
— Идите, мистер Таггерт. Я дам вам с собой пирога, — вздохнула хозяйка.
Лиам счастливо улыбнулся.
— Вам бы, мистер Таггерт, жениться, осесть.
— Угу, — кивнул детектив на ходу. — Бернс, встретимся после.
* * *
Лиаму достаточно было пообещать ватаге мальчишек доллар, и они с радостью проводили к жуткому месту.
— Ой, мистер, она такая обгорелая! Представляете?! — рассказывали сорванцы по дороге. — И голая! Черная — пречерная! — наперебой уточняли, считая, что любая подробность интересна журналисту. А он и слушал, не перебивая, и изредка поддакивал.
— А кто нашел?
— Марбут. Он шел в город и наткнулся на кучу ветоши. Обрадовался и пошел собирать. А как увидел обгорелые человеческие ноги, заорал. А за ним по дороге шли лесорубы, услышали крик и подумали, что на него кто-то напал. Побежали, а тот жмется к дереву и тыкает пальцем.
— А, может, он?
— Не! — покали головами сорванцы. — Шериф его уже допросил.
— И?
— Он со вчерашнего дня пил. Видели, что он дома отсыпался. Да и сами подумайте: если знал, зачем ему орать? А еще говорят, что темнокожего видели. Он выглядывал из кустов.
— Это кто ж его видел? — подталкивал Лиам.
— Да вроде бы Руфь видела. Шла на занятия, и вдруг дорогу кто-то перебежал. Она испугались, остановились, но он убежал.
— А лицо видела?
— Не знаю.
Так, болтая с мальчишками и вызнавая все слухи и домыслы, Лиам добрался до места. Чтобы сорванцы не топтались рядом, предложил каждому по десять центов, если в округе найдут что-нибудь интересное. Пока они бегали, оглядывался вокруг. Что ему сразу бросилось в глаза, так это неудобное место.