– Потом договорим, – сухо бросил Марк, явно разочарованный появлением моих друзей.
Василевский двинулся вслед за Даней. Никита продолжал стоять рядом с Ирой, словно к земле прирос.
– И что здесь было? – спросила Ира.
– Ничего, – буркнула я, засунув руку в карман сарафана. Там же обнаружила жетоны, которые мне передал Марк… Точно! Жетоны! Знаю, это было не к месту, но мне так хотелось перевести тему разговора… – Кстати, Никита, ты не мог бы мне помочь…
– Снова с Марком? – насмешливо спросил Яровой.
Ирка удивленно подняла на друга глаза.
– Нет, почему же…
– Вера, я и так приехал в этот дебильный лагерь, как ты и просила. До этого дал тебе его айпод. Что еще ты от меня хочешь?
Я промолчала. Тогда Никита решительным шагом направился в ту же сторону, что и остальные парни. Быстро скрылся за высокими соснами…
– Какая муха его укусила? – удивилась Ирка.
Я пожала плечами.
– Может, дома какие проблемы? – продолжила рассуждать Третьякова, усаживаясь на поваленную сосну. Я вздохнула и села рядом.
– Даня мне рассказывал, что его отчим – чокнутый. Даже тут, в лагере, Никиту по телефону нравоучениями достает.
– Да уж, – я покачала головой, вспомнив недавнюю картину, которую видела из окна. – Я об этом знаю. Когда мы еще общались, Никите от отчима жизни не было.
Ирка нащупала ногой прошлогоднюю сухую шишку и зачем-то растоптала ее. Потом с интересом посмотрела на меня. Где-то рядом постукивал дятел. Умиротворение. Захотелось закрыть глаза и нежиться под ласковыми лучами, которые падали на опушку. Как беззаботной кошке… Но Ирка не сводила с меня внимательного взгляда. Тогда я все-таки зажмурилась.
– Долго вы будете мучить друг друга?
– О чем ты? – не открывая глаз, спросила я.
– Вижу ведь, что вы снова друг к другу тянетесь. Может, уже стоит вычеркнуть из памяти тот вечер?
Поначалу мне казалось, что я никогда не смогу забыть о том дождливом дне… Все началось с моей большой и сильной симпатии к рыжему пареньку из соседнего двора. Я все уши прожужжала Третьяковой о том, какой он красивый и замечательный. Рыжий жил через пару домов от нашего, и познакомились мы в кино. Долго ждали начала сеанса и разговорились. С тех пор он и не выходил у меня из головы. А когда парень с друзьями появился в нашем дворе, мое сердце тут же наполнила радость. Ведь наверняка это из-за меня! Чужие ребята, будто нарочно, зависали на нашей площадке днями и вечерами – у того самого деревянного замка, чем очень злили Даню, Никиту и остальных местных мальчишек.
Не знаю, для чего Третьякова растрепала о моей симпатии брату. А тот, конечно, не мог не поделиться с Никитой. С тех пор парни не упускали возможности подколоть меня по поводу «любви» к тому рыжему. Я огрызалась, сердилась, обижалась и замыкалась в себе, решив, что больше никто и никогда не будет знать о моих чувствах. А рыжий парень, гуляя в нашем дворе, не то что не делал первых шагов, он вдруг просто перестал меня замечать. Будто мы не знакомы. Я наблюдала за ним из окна, томилась в ожидании встречи. Я не знала о нем ничего, но вдруг вообразила, что он обязательно смелый, умный и благородный… С такой внешностью парень напоминал мне отважного викинга. Но почему он не делал новых попыток заговорить? Тогда в мою голову закрались подозрения, что это Никита и Даня решили отвадить его от меня…
Подозрения оправдались в один весенний пасмурный вечер. Парни сцепились на детской площадке. Я увидела потасовку из окна и, не дожидаясь лифта, сбежала вниз. Дождь лил стеной, парни быстро вымокли до нитки и испачкались. Яровой так остервенело бил рыжего кулаком в лицо, что у меня от страха все поплыло перед глазами. Не помня себя, я подскочила к Никите и ухватила его за рукав куртки. Друг только отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи, но не рассчитал силы, и я полетела в огромную лужу. Ирка, которая крутилась здесь же, заверещала. Только тогда Никита ослабил хватку и оттолкнул от себя рыжего. Тот рухнул на землю и, хныча, принялся размазывать кровь по лицу. А я лежала в грязной мутной луже, не в силах подняться. Холодная вода затекла в ботинки, мокрые волосы облепили лицо. Дождь продолжал хлестать. Лужа пузырилась, кипела, а я, не обращая внимания на разговоры вокруг и глупые смешки незнакомых ребят из чужого двора, продолжала лежать. Никита молча стоял рядом и смотрел на меня сверху вниз. Тогда я, стараясь перекричать шум дождя, выпалила, что Никита ужасен и чтобы он больше никогда ко мне не подходил… Подняться на ноги мне помогла промокшая дрожащая Ирка. Подруга довела до дома, и лишь там я дала волю горьким слезам.
Впервые я видела, на какую жестокость способен Яровой. И из-за чего? Не поделили территорию? Глупо. Они ведь с Даней знали, как я отношусь к тому парню, но нарочно цепляли рыжего и его дружков…
С тех пор мы больше не общались. У Никиты после драки были большие неприятности. Рыжий написал заявление в полицию. Начались разбирательства… Я мало следила за той ситуацией, потому что через несколько дней после случившегося мама «подалась в бега». Тогда я впервые ощутила нехватку друга… Но первой мириться не хотела. Никита тоже страшно злился и передал через Ирку, что если этот рыжий подонок мне важнее, чем старые друзья, то он разочарован и первым идти навстречу тоже не будет. Он виноват лишь в том, что не сдержал эмоций и толкнул меня в лужу, за это приносит извинения. Я снова передала Ирке, что извинения Ярового мне не сдались… Третьякова ворчала, что больше не будет нашим посыльным. В общем, разругались в пух и прах.
Позже Ирка поведала, что рыжий паренек на самом деле был не таким милым, как нам с ней казалось, и по лицу получил за дело – высмеивал нашу компанию, а меня вообще назвал молью и прилипалой. Это ей Даня спустя какое-то время рассказал. А в нашем дворе крутился вообще не из-за меня, а из-за Рудневой, которая на него внимания не обращала…
Не знаю, что выбивало из колеи больше – публичное унижение, конец большой дружбы, растоптанные чувства, безответная любовь… Да еще и самое больное событие – побег мамы. Но та весна, два года назад, будто поделила мою жизнь на «до» и «после».
Вспоминая все прошедшие неприятные события, я надолго замолчала, и Ира восприняла затянувшуюся паузу как мое нежелание разговаривать на эту тему. Что ж, в этом она была права.
– А мне Вадик написал, – со скрипом раскачиваясь на поваленной сосне, сказала Третьякова.
– Серьезно? – удивилась я. – А что написал?
– Раскаиваюсь, скучаю, люблю, виноват. А то, что я столько времени проревела…
Ира вымученно улыбалась, и в ее глазах снова показались слезы.
– А ты чего?
– Еще не ответила. Пускай теперь он в ожидании помучается.
– А что ответишь? – осторожно спросила я. Зная Ирку и ее прежнюю любовь к Вадику…
– Я себя не на помойке нашла, – наконец серьезно произнесла Ира. – Как думаешь, получится у нас что-нибудь с Борисом? Не хочу в этот раз торопиться.