Фронда - читать онлайн книгу. Автор: Константин Кеворкян cтр.№ 175

Вся отечественная интеллигенция смирилась с резким ослаблением влияния Православия. Она во многом считала это «признаком прогресса». А ради «прогресса» образованные люди готовы простить многое.

«Коммунисты любят подчеркивать, что они противники христианской, евангельской морали, морали любви, жалости, сострадания. И это, может быть, и есть самое страшное в коммунизме», – отмечал, в числе прочего, Н. Бердяев (13). Еще задолго до революции Ф. Достоевский в «Дневнике писателя» предрекал: «Интернационал распорядился, чтобы европейская революция началась в России. И начнется… Ибо нет у нас для нее надежного отпора ни в управлении, ни в обществе. Бунт начнется с атеизма и грабежа всех богатств. Начнут низлагать религию, разрушать храмы и превращать их в казармы, в стойла, зальют мир кровью, а потом сами испугаются…» Полагаю, что великий писатель был не столько «пророком» в значении какой-нибудь болгарской прорицательницы, сколь человеком, хорошо понимающим логику истории. Перед его глазами был пример Великой Французской революции, ею же вдохновлялись либералы-западники, а позже – большевики. А Французская революция религию не жаловала – и храмы закрывала, и священников казнила. Но чтобы якобинцев, наконец, потащили на гильотину, общество должно было достаточно устать от их безумств и испугаться. Собственно, то же самое произошло и в СССР.

На ранних этапах большевизма, когда борьба с христианством только набирала обороты, кроме чисто силовых методов принуждения к атеизму комиссия Ярославского использовала ещё и полный арсенал т. н. «мягкой силы». В борьбе с религией власти задействовали кинематограф, театральные постановки, выставки и карикатуры. Естественно, в ходу соответствующая литература – все эти «безбожники», «забавные евангелия» и «забавные библии». Даже деликатнейший Илья Ильф не отказал себе в удовольствии сочинить и опубликовать «Рецензию на Библию»: «Наряду с блестящими местами есть идеологические срывы: например, автор призывает читателя верить в Б-га». Как обычно Илья Арнольдович остроумен. И в его дальнейшей работе в соавторстве с Е. Петровым антирелигиозная тематика занимает важное место. Более того, отрицательный персонаж – жулик Остап Бендер – набирает в глазах читателя положительные баллы, когда идет на конфликт с представителями религиозного культа: «Великий комбинатор не любил ксендзов. В равной степени он отрицательно относился к раввинам, далай-ламам, попам, муэдзинам, шаманам и прочим служителям культа.

– Я сам склонен к обману и шантажу, – говорил он, – сейчас, например, я занимаюсь выманиванием крупной суммы у одного упрямого гражданина. Но я не сопровождаю своих сомнительных действий ни песнопениями, ни ревом органа, ни глупыми заклинаниями на латинском или церковнославянском языке. И вообще я предпочитаю работать без ладана и астральных колокольчиков».

Модным стало сравнивать религию с наркотиком и алкоголем, мимо чего также не прошли соавторы: «Остап наклонился к замочной скважине, приставил ко рту ладонь трубой и внятно сказал:

– Почем опиум для народа?

За дверью молчали».

Сама крылатая фраза про «опиум для народа» не бендеровская, как ошибочно принято считать: афоризм принадлежит перу самого Карла Маркса («Критика гегелевской философии права»). В 1920-е годы его взяли на вооружение воинствующие атеисты, и он получил широкое распространение. Скажем, транспарант «Религия – опиум для народа» «украшал» Иверскую часовню на Красной площади. Великий Маяковский присоединял к религиозному дурману-опиуму еще и алкоголь:

В документальном фильме его современника Дзиги Вертова «Симфония Донбасса» (1930 г.) с помощью приемов монтажа наглядно демонстрируется, что водка и религия суть одно и то же – они наследие проклятого прошлого, они взаимосвязаны, им не место в новом светлом обществе. Наряду с их активными потребителями, которые вызывают у кинозрителя почти физическое отвращение.

Фанатичная нетерпимость апологетов нового общества ктому, что «на Руси есть веселие», рождало своеобразную алкогольную фронду, опиравшуюся на народные и церковные традиции, ненависть к официозу и обычное презрение к общепринятым правилам поведения. Пить, губить себя, лишь бы не отдавать свое тело и душу в пользование чуждому государству – погибаем, но не сдаемся; от безобразного пьянства Есенина до алкогольного самоубийства Ерофеева. Причем протест последнего облачён не столько в алкогольный дурман, но в форму религиозного просветления, что придает поэме «Москва – Петушки» глубокий духовный пафос: «… я создам коктейль, который можно было бы без стыда пить в присутствии Бога и людей. В присутствии людей и во имя Бога. Я назову его «Иорданские струи» или «Звезда Вифлеема». Алкоголизм как форма духовного просветления – это, пожалуй, удивительный феномен отечественной истории, нуждающейся в отдельном исследовании.

Беспрерывный прессинг давал свои результаты – религия зашаталась. Процесс медленнее шел на мусульманских окраинах, быстрее в центре, но он был неумолимо последователен и вообще грозил насильственным уничтожением религии как фактора общественной жизни. Отрыв огромной массы крестьянства от своих традиций, беспрерывная идеологическая обработка, разгром с помощью репрессий конфессиональных организаций приводил к тому, что страна становилась все более атеистической.

– Небо! – сказал Остап. – Небо теперь в запустении. Не та эпоха. Не тот отрезок времени. Ангелам теперь хочется на землю. На земле хорошо, там коммунальные услуги, там есть планетарий, можно посмотреть звезды в сопровождении антирелигиозной лекции…

Кроме прямых репрессий и использования «мягкой силы», одним из орудий борьбы с религией стало искусное разжигание противоречий среди самих церковных иерархий. Напомним, что в начале 1920-х годов крестьяне, которые получили землю – свою вековую мечту – большевикам симпатизировали и Советскую власть вовсе не отрицали. Между тем, традиционная церковь занимала к ней враждебную позицию. Как веяние времени (и не без помощи ГПУ) в противовес ортодоксам появилась и быстро набирала популярность так называемая «Живая церковь», расходившаяся с основной ветвью православия именно в вопросе идти или не идти за своей паствой по пути признания Советской власти.

Справедливости ради, надо отметить, что политизация церкви началась сразу после Февральской революции, когда народ воспринял мощный порыв к обновлению страны и через религиозное восприятие мира. В ряду общих реформ отделение церкви от государства, превращение ее из государственно-бюрократического института в духовный авторитет воспринималось позитивно и интеллигенцией, и народом. Дневник М. Палеолога: «Воскресенье, 29 апреля 1917 г. в понедельник Светлой недели, 16 апреля, я встретил недалеко от Александро-Невской лавры длинную вереницу странников, которые шли в Таврический дворец, распевая псалмы. Они несли красные знамена, на которых можно было прочитать: “Христос Воскресе! Да здравствует свободная церковь!” Или: “Свободному народу – свободная демократическая церковь”» (14). С другого бока, сами церковные иерархи активно включились в выборы нового Патриарха и связанные с этим интриги, обусловленные поддержкой тех или иных политических сил разных кандидатов на главный церковный пост.