Я посмотрел на неё, но Светка явно не шутила.
– Не совсем от мышей, конечно, – уточнила она. – Но от грызунов, поедателей корней. Эти грызуны были похожи на тушканчиков. И первобытные кошки на этих тушканчиков охотились, и никакого спасения от них не было. Тогда тушканчики стали расти. Они становились выше и сильнее, прыгали дальше и выучились лягаться. Но и кошки в ответ увеличились в размерах и продолжили истреблять несчастных тушканчиков…
– Тушканчики… – тупо сказал я. – Лютые звери…
Светкин взгляд горел безумием. Я не спорил с ней, безумие придает иногда сил, полезно иногда. Во всяком случае, Светка отвлеклась и шагала бодрее. Но по большому счету это плохо. Хотя и познавательно. У меня бред про галактических черепах, у Светки про первобытных тушканчиков, наших далёких предков. Которые, как оказывается, на самой заре человечества схватились в непримиримой битве с кошками.
Интересно, это она прочитала где или сама выдумала?
– Так они и увеличивались, – Светка развела руками, – пока не достигли размера тигра. Над тушканчиками нависла угроза полного тотального уничтожения, но тут случилось что-то. Да, случилось…
Светка улыбнулась алой улыбкой злого клоуна.
– Да, произошёл эволюционный сбой, – Светка попыталась щёлкнуть пальцами. – Раз – и кошки остановились. А потом стали деградировать, покатились назад, в мелочь. А тушканчики продолжали расти и расти, и постепенно стали обезьянами, а потом и людьми. А кошки так и остались жалкими пожирателями цыплят и лягушек. Их мозг ни капли не увеличился в размерах, и они так и остались на своём примитивном уровне.
Светка шмыгнула носом. Я слушал – очень складно у неё получалось, это отвлекало от безрадостности нашего передвижения по безрадостному лесу. Светка продолжала свой безумный рассказ.
– Тушканчики, напротив, стали венцом Творения, царями природы и носителями разума, – говорила она. – Они стали людьми. И со временем люди сами начали охотиться на кошек, слишком много их расплодилось вокруг. Конечно, их мех был негодящ, а на вкус они оказались отвратительны, и прок в них был только один – набить побольше и развесить вокруг амбаров, чтобы дурным запахом и страшным видом отгонять крыс и мышей. Но кошки оказались хитры, и скоро втёрлись людям в доверие, и стали жителями наших домов и спутниками. И теперь, когда бессовестная мохнатая шкура гадит мимо лотка, мы тычем её в её же подлое безобразие наглой полосатой мордой. А могло бы быть наоборот.
Вот так сказала Светка. А я подумал – надо запомнить. Когда выберемся, отцу расскажу, про черепах и про тушканчиков, он такое народное творчество любит.
Почему-то представил Некита в виде тушканчика, хотя он кошатник. Тушканчик. Кошатник. Что-то у меня путаница в голове.
– Печально, – сказал я. – То есть хорошо, что так всё закончилось…
– Ещё ничего не закончилось, – сообщила Светка шепотом. – Кошки ждут.
– Чего?
– Кошки ждут, когда можно будет вонзить нож нам в спину.
Я едва не споткнулся.
– Кошки ждут своего эволюционного шанса, – ухмыльнулась Светка. – А наша бдительность усыплена, мы считаем их милыми и забавными. А они ждут.
– Ну, не знаю…
– Эволюционная ошибка может быть исправлена и в другую сторону, – трагически произнесла Светка. – Кошки могут неожиданно начать расти.
Светка многозначительно на меня посмотрела.
– Ты представляешь? – спросила она. – Это будет катастрофа. Неожиданно кошки станут расти. А для роста им нужно хорошо питаться, для роста им нужно много мяса. И тут кошки обратят свой взгляд на самую лёгкую и самую удобную добычу – на своих хозяев. Человек для кошки – всего лишь немного развившийся тушканчик. Даже лучше тушканчика – тот мог ускакать, а мы никуда ускакать не сможем. Они нас сожрут. Ты понимаешь? Эти предатели наверху…
Светка снова ткнула пальцем:
– Они все кошатники. Кошки внедрили им свои ДНК посредством токсоплазмоза, и теперь они не могут жить без кошек.
– Понимаю. Но… при чём тут кошки? В нашем конкретном случае?
– Кошки часто играют с мышами, – сказала Светка. – Почему? Как ты думаешь?
– Кошки игривые твари. Они любят побезобразничать. Я больше люблю собак.
– Не, тут в другом дело… Когда кошка играет с мышью, мышь боится. Мышь в ужасе, адреналин вливается в кровь, мышцы сокращаются… Хищники любят такое закисшее адреналином мясо…
Я не стал спрашивать, к чему это она рассказала. Мы прошли ещё немного, думаю, километр. Потом Светка начала смеяться и указывать пальцем. А я и смотреть не стал, потому что знал, на что она указывала.
Хижина.
Мы сделали круг и снова вышли к хижине.
Светка стала опускаться на мох, я схватил её за руку и удержал, хотя это и было тяжело.
– Он победил, – сказала Светка. – Он добился… Я не хочу его шёпот больше слышать, не хочу, это хуже всего…
– Не хочешь – не слушай! – почти крикнул я. – Не слушай!
– Я не могу! – тоже почти заорала Светка. – Он шепчет!
Шепчет.
Я сжал её руку покрепче и поволок. Прочь. То ли от страха, то ли от злости, но шагал я быстро, жёг последние силы. Светка не особо сопротивлялась, бормотала что-то безумное, смеялась и хрипела, я тащил её и тащил. Лес сопротивлялся, я только сейчас это почувствовал. Он пытался удержать нас, подсовывая под шаги неудобные корни и ямки, цепляясь сухими стеблями травы, сбивая направление. Продвигаться стало уже невыносимо тяжело, и внутри у меня болело всё, точно я пытался протиснуться через мясорубку.
Светка, кажется, чувствовала что-то подобное. Она стала точно тряпичной, а лицо приобрело безвольное кукольное выражение.
А потом Светка сказала:
– Хватит.
И остановилась.
– Что «хватит»? – не понял я. – Нельзя стоять, надо…
– Хватит. Я сдаюсь. Всё. Сдаюсь.
Она снова попыталась сесть, но я удержал.
– Не говори ерунды. Мы будем идти…
– Я сдаюсь, – Светка выплюнула пуговицу. – Я сдаюсь, ты слышишь?
Она огляделась, и я догадался, что она говорит не со мной.
– Я сдаюсь! – повторила Светка уже громче. – Сдаюсь! Ты слышишь меня, сволочь?!
Я попытался хлопнуть Светку по щеке. Хорошая оплеуха, иногда она может привести человека во вменяемое состояние. Но я промазал. Или… я натолкнулся на что-то прозрачное и округлое, оно отбросило меня в сторону, я упал в траву и…
Не смог подняться. В голове закружилось, а в глазах потемнело, мир сплющился и свалился в красную точку. За секунду до того, как потерять сознание, я увидел его. Красный мазок кисти, растворившийся в воздухе.
Это не было потерей сознания, это был сон, пронёсшийся надо мной, как пуля. Смешной такой, уютный. Я давно заметил, что красивые и уютные сны часто случаются в крайне неприятных обстоятельствах, когда жить почти невозможно. Так бывает.