Светка поглядела на меня.
Парень выглядел обычно и вроде бы искренне, я кивнул. Светка взяла мишку.
– Приходите ещё, – сказал он. – У нас в этой части города лучший выбор, а для постоянных покупателей скидки.
Пообещали, что придём, хотя мне постоянным покупателем становиться здесь не хотелось.
Обратно к пеньковому техникуму подниматься было потяжелее, особенно мне, я тащил продукты, а Светка лишь мишку. Радовалась мишке. Подкидывала его, ловила, снова подкидывала. Детский сад.
– Странный обычай – подарок для чужеземца, – заметил я. – Не думаешь?
– Наоборот, – возразила Светка. – Наоборот, самый распространённый обычай. Дарили путнику какую-нибудь вещицу и к ней свое злосчастье привязывали, чужак, не жаль его ведь, пусть сдохнет по пути под осиной. Обычная селюковская магия, скукота…
Светка зевнула.
– Все эти примитивные этносы…
Я кашлянул.
– Ну, и надо было что-нибудь сказать ещё в дорогу. – Светка дунула медведю в нос. – Для закрепления. Что-то вроде… кривда-злосчастье, беда-лебеда, отвяжись от Прошки, пристань к Ерошке, уйди прочь на вторую ночь, за три моря убирайся, горе, за четыре ветра… Как-то так. Если путешественник умный был, он такой подарок в первую же канаву выбрасывал. Ну а если жадничал…
Светка зловеще сверкнула глазами.
– Ты думаешь… – я ткнул мишку, – заговорённый?
– Да кто сейчас заговаривать-то умеет? – хмыкнула Светка. – Этот продавец прыщавый? Брось. Ты бы, Марсик, почитал что-нибудь этнографическое, почитал дедушку Проппа… Как он только узнал, что я люблю мишек?
– Кто?
– Продавец.
– Все девчонки любят мишек, – заметил я. – А потом, ты так на этого мишку смотрела… Сразу было ясно. Клиентов, опять же, привлекает. Хотя я бы проверил всё-таки, а вдруг он кладбищенской землицы туда набил.
Светка потрясла мишку, понюхала.
– Да нет вроде, – сказала она. – Мишка как мишка, никакой кладбищенской земли. Привяжу к рюкзаку. Пойдёт в мою коллекцию. Почему вот только карточка заблокирована?
– Сбой, может, – предположил я. – Или отец заблокировал. Увидел, что карточка пропала, и заблокировал. Обычное дело.
– Не знаю, – с сомнением пожала плечами Светка. – Ладно, пойдём скорее, есть хочется.
Пришлось идти скорее. Есть на самом деле хотелось. Почему-то темнеть начало, ещё четыре часа дня, а уже вроде и сумерки. Наверное, оттого, что облачно, тени от лип размазались по улице Вопленко, и от этого ещё темнее стало. Хотя на верхушке холма должно быть светло всегда.
В больнице зажгли свет, и теперь – со светящимися высокими окнами – она смотрелась совсем уж готично, точно здесь когда-то воспитывали не пеньковых дел мастеров, а боевых некромантов.
Юлия Владимировна с официальным видом ждала нас в кабинете медсестры, самой медсестры не было. Мы вошли, сиротски сели на кушетку рядком, печально потупив взор.
– Перекусили? – спросила она почти с материнским участием.
Я вдруг подумал, что она похожа на девушку, которая года два назад пыталась продать нам суперпылесос за сто тысяч, так же стеснительно, но вдохновенно врала.
– Запаслись, – я потряс пакетом с провиантом.
– Не переживайте, – успокоила Юлия Владимировна. – Завтра придёт завстоловой, и питание будет налажено должным образом. Я уже распорядилась.
Мы благодарствовали.
Два года назад наш отец был в весёлой меланхолии и купил у девушки суперпылесос.
– У нас с вами вот какое дело, – Юлия Владимировна открыла папку. – Поскольку вы несовершеннолетние, то не можете находиться без надзора. Ваш отец сейчас не может осуществлять этот надзор, поэтому нам надо сообщить о вас ближайшим родственникам. Матери.
– У нас нет матери, – ответила Светка.
– Несчастный случай, – добавил я.
– Жаль, – посочувствовала Юлия Владимировна. – Тогда другим родственникам. Тётки, дядья, бабки, деды…
– У нас никого нет, – невоспитанно перебила Светка. – Только отец.
– Совсем-совсем никого? – озадаченно спросила Юлия Владимировна.
– Совсем, – подтвердил я.
– Они давно умерли! – опять невоспитанно сообщила Светка.
Юлия Владимировна покачала головой, взглянула на нас с жалостью… И не только. Что-то такое промелькнуло в её глазах. Вроде радости. И сочувствие, и радость… И ещё какое-то чувство, его я не смог определить. Облегчение?
– То есть сообщить кому-то вы не можете? – уточнила она.
– Не можем, – подтвердил я.
– Мы сиротки, я же говорила вам, – нагло сказала Светка. – Почти. Наш папа из детдома, мама из детдома, у нас нет никого двоюродного.
– Да, вижу, сиротки, значит… – сочувственно вздохнула Юлия Владимировна. – А где же вы проживаете?
– Нигде, – ответил я честно. – Мы продали дом и сейчас как раз едем искать себе новый.
– Но не нашли, – добавила Светка.
– Сейчас очень дорогие дома, – вздохнул я.
– То есть постоянного места жительства у вас нет, – констатировала Юлия Владимировна.
– Пока нет, – сказал я. – Но мы ищем наш дом.
– За рекой в тени деревьев, – сказала Светка.
– За рекой? – вздрогнула Юлия Владимировна.
– Это она умничает, – пояснил я. – Это Эрнест Миллерович написал, но там всё печально заканчивается.
– Да-да, конечно… Значит, постоянного жилья нет. А прописка?
Мы переглянулись.
– Не знаем, – сказал я. – Может, где-то и есть…
Светка кивнула – может, где-то и есть.
– А как же вы в школу-то ходите? – сочувственно спросила инспектор.
– А мы не ходим, – брякнула Светка.
Ухоженные брови Юлии Владимировны построились в домик.
– Она не так выразилась, – объяснил я. – У нас анскулинг.
– Что? – не поняла Юлия Владимировна.
– То есть хоумскулинг, – поправился я и тут же ещё раз поправился: – Домашнее обучение. Мы обучаемся дома, а потом сдаем экзамены и ЕГЭ. Это очень удобно.
– Ну не знаю…
Юлия Владимировна была явно озадачена.
– Я хорошист, она отличница. – Я указал на Светку.
Юлия Владимировна посмотрела на Светку с сомнением.
– Нет, точно, – сказал я. – Отличница. На пяти языках шпарит. Светк, скажи.
Светка сказала. Глаза Юлии Владимировны содвинулись с бровями.
– Это по-гречески, – пояснил я.
– По-гречески… – Юлия Владимировна немного оторопела.