части.
Джон морщится
и кривит губы.
– Платон говорил, что
все мы когда-то были соединены с кем-то еще.
Мы были двуликими людьми с четырьмя
руками
и четырьмя ногами,
но при этом такими могучими,
что едва не свергли Богов.
Поэтому они разрубили нас пополам
и обрекли на вечные поиски
второй половины.
– Обожаю Платона, – говорит Джон,
а потом добавляет: –
То есть вам с Типпи
повезло,
хочешь сказать?
– Может быть, – отвечаю,
боясь признаться,
что со дня нашей первой встречи
моя душа
не на месте.
Не по карману
Тетя Анна родила ребенка –
мальчика весом семь фунтов и две унции.
Я примерно знаю, о чем она думает:
Боже,
где мне взять деньги
на еду, одежду и образование?!
Шестнадцать лет назад моим родителям
пришлось пережить то же самое
за одним исключением:
они сразу поняли,
что мы им не по карману
и без пожертвований добрых людей
мы все помрем с голоду.
– Для детей никаких денег не жалко,
они стоят каждого потраченного цента, –
говорит мама сестре по телефону,
открывая счет от доктора Мерфи
и глядя на баланс
в самом низу.
Ну, не знаю.
Не знаю, во сколько
окружающие
оценивают наши жизни.
И особенно –
страховая компания,
которая каждый божий день
задается вопросом:
куда нам столько
медицинских услуг?
Сокращения
Мамина фирма
сегодня утром сократила десять человек:
бах-бах-бах.
К полудню мама решила, что чудом уцелела
в этой резне,
и спокойно пошла на обед:
купила сэндвич с колбасой
и гигантское овсяное печенье –
свои любимые лакомства.
Когда она вернулась,
мистер Блэк вызвал ее к себе в кабинет
и сообщил плохую новость.
Она ни в чем не виновата, конечно,
просто она теперь – лишний кадр.
Такие уж времена пошли,
что поделать.
Потом охранник Стив проводил ее до стола
и следил, как она собирает вещи,
словно она – преступница и хочет
прихватить с собой офисный степлер.
Мама попрощалась с подругами –
точнее, с теми, кого она считала своими
подругами, –
а те даже не взглянули на нее,
когда она шла по коридору,
а потом сквозь стеклянные вращающиеся
двери
на улицу.
Теперь мама лежит в кровати и плачет.
Она безутешна.
И очень скоро,
разумеется,
нас ждет нищета.
Не вразумить и не задобрить
Я скидываю обувь,
а Типпи – нет.
– Ты же знаешь, он терпеть не может,
когда мы ходим по дому в уличной обуви.
Ничего не могу поделать:
голос у меня строгий, как у училки.
Типпи тащит меня к дивану.
– Да брось, что он сделает? – спрашивает она
и закидывает ногу на журнальный столик.
– Не знаю. Взбесится… Начнет…
Я умолкаю,
нагибаюсь,
скидываю со стола ее ногу.
– Да он набухается в любом случае, Грейс!
Когда ты уже поймешь?
Его не вразумить
и не задобрить.
Она трогает мой амулет,
кроличью лапку на шее.
– Ты разве не обсудила это
со своим личным мозгоправом?
– Не понимаю,
что ты несешь, – бурчу я,
отстраняясь
и пряча кулон
под рубашку.
– Еще как понимаешь, – говорит Типпи
и демонстративно
кладет ногу
на стол.
Два часа ночи
Хлопает дверь. Звенит посуда.
Радио начинает орать,
слышна ругань
и крики.
Папа готовит себе еду,
пока все остальные
пытаются спать.
– Да что с ним такое?! – вслух
возмущаюсь.
Типпи фыркает.
– Небось, узнал,
что я не разулась.
Пояс потуже
Начинается с малого: больше никаких
кинотеатров,
новой одежды и ужинов в кафе.
Это все ерунда,
которой мы
почти и не замечаем.
Но.
Вскоре у нас уже нет денег на газ,
на мясо,
на вкусняшки
и вообще ни на что,
кроме врачей,
поскольку на этом
мама
не готова экономить.
Кто чем может
Бабуля продает несколько старых колец
и ценных вещей
на eBay –
нам не хватает даже на жизнь.
Мама сутками гладит белье,
но зарабатывает сущие гроши.
Дракон два раза в неделю