– НО Я СДЕЛАЮ ИЗ ВАС ЛЕГЕНДУ, ЭРИК…
Голос снова зазвучал громче:
– О ВАС БУДУТ ГОВОРИТЬ ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ…
Он все больше распалялся, глаза его были полны слез. С ужасом глядя на лезвие ножа возле горла Гюстава, Сервас сглотнул.
– Мандель… – попытался он привлечь внимание фаната.
Но тот его не слушал.
– ЛЕГЕНДУ, – повторил он, положив руку на белокурую головку Гюстава.
Мартен почувствовал, как внутри у него растекается страх.
– А вы знаете, за что Марк Дэвид Чепмен до такой степени обиделся на Джона Леннона, что убил его? Так вот, за то, что воображаемый Леннон попросил сотни миллионов своих поклонников представить себе мир без собственности… А сам щеголял своими миллионами, роскошными яхтами, инвестициями в недвижимость и шикарными апартаментами в «Дакота билдинг». Чепмен посчитал Леннона лицемером и предателем. А в Нагорной проповеди лицемерие объявлено худшим из грехов…
Сервас вздрогнул, услышав голос Ланга:
– Ерунда… Чепмен просто хотел прославиться и, в случае неудачи с Ленноном, убил бы Джонни Карсона или Элизабет Тейлор. Вы хотите прославиться, Мандель? Все дело в этом?
«Заткнись, – думал Сервас, стоя позади него. – Ну, хоть раз в жизни закрой свой гребаный рот, писатель…»
– ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛИ. ВЫ ИДИОТ.
– Ну, так объясните мне, – сказал Ланг.
Теперь Мандель говорил о писателе без малейшей симпатии в голосе.
– Вы принадлежите к миру, где убийство – только идея, Ланг. Фантазм… Для вас весь мир – царство слов, а не реальность. И все преступления, все кошмарные смерти, что вы описываете, – всего лишь образы в вашей голове. И слова на бумаге. С действительностью они не имеют ничего общего. Разве что… Вы ведь убили свою жену, Эрик? И проявили при этом немалое мужество? Или за вас это сделал кто-то другой? А вы-то сами, вы ведь всегда сможете сделать из всего этого отличную историю на бумаге…
– Вы сумасшедший, Мандель.
«Замолчи, – мысленно умолял Сервас. – Заткнись…»
– СЛИШКОМ МНОГО СЛОВ, ЛАНГ. ИДИТЕ СЮДА: В КРУГ.
– Нет!
– ВОЙДИТЕ В КРУГ, ИЛИ Я УБЬЮ МАЛЬЧИШКУ…
В спокойном голосе Манделя было что-то такое, отчего по венам Серваса разлился холод. Он сжал в руке свой «ЗИГ-Зауэр», но руки были мокрые и скользкие, лицо горело, и пот заливал глаза.
– Вы псих, Мандель! – повторил Ланг.
– КАПИТАН, – угрожающе бросил фанат.
Гюстав заплакал, все его тельце содрогалось от рыданий. Тогда Сервас шагнул вперед и приставил дуло пистолета к затылку Ланга.
– Ну же, войдите в круг, – сказал он, стараясь сохранить в голосе спокойствие и решимость. – Делайте, что вам говорят… Иначе, клянусь перед богом, я вышибу вам мозги…
* * *
Шаг.
Два…
Три…
Ланг перешагнул маленький бортик из книг в несколько сантиметров высотой.
– Еще шаг, – приказал Мандель.
Теперь Сервас разглядел размякшие книги с мокрыми обложками, которые поблескивали под ногами у писателя, у него и… у Гюстава. Запах бензина здесь был гораздо сильнее, чем в зернохранилище. Мандель шагнул в сторону, прикрываясь Гюставом, как щитом, и сыщик увидел, что за ним стоит открытая канистра с бензином.
– Повернитесь! – скомандовал он Лангу.
– Нет!
– Делайте, что вам говорят! – крикнул Сервас в спину писателю, не спуская его с прицела.
Секунду Ланг колебался, потом слегка повернул голову, оказавшись в профиль к сыщику, а к Манделю по-прежнему лицом.
– Вы не выстрелите! Вы слишком боитесь попасть в вашего…
Однако великий фанат воспользовался тем, что Ланг отвлекся, набросился на него, развернул лицом к Сервасу и быстрым и точным движением приставил нож для разрезания бумаги ему к горлу, как раз под подбородком.
– Я его специально наточил для такого случая, – шепнул он на ухо Лангу.
Он выпустил Гюстава. Тот быстрым рывком подбежал к барьеру из книг, перепрыгнул его и бросился к отцу. Сервас обнял мальчика и прижал его к себе. Мандель даже не пытался его удержать.
* * *
– О господи, Мандель, что вы делаете? – тяжело дыша, крикнул Ланг.
Он максимально задрал подбородок, чтобы уйти от острия ножа, и теперь его неестественно закинутая голова оказалась на плече великого фаната.
– Я сделаю из вас знаменитость, – тоном соблазнителя заявил фанат. – Я вставлю вас в свой следующий роман! И расскажу обо всем, что вы для меня сделали!
В руке у него появилась зажигалка. «Зиппо». Провернулось колесико, и вспыхнуло пламя.
– Вы сумасшедший, Мандель! – завопил Ланг, услышав характерное щелканье зажигалки. – Вы собираетесь нас сжечь!
Сервас увидел, как по лицу Ланга покатились крупные капли пота, а глаза вылезли из орбит. Он и сам был не способен пошевелиться, только крепче прижал к себе голову сына, чтобы Гюстав не смотрел на все это – но сыну и без того не хотелось.
– Мандель, не делайте этого! – вскрикнул он.
– Легенду, – тихо прошептал фанат на ухо Лангу, и в голосе его было не меньше яда, чем у змей.
Слабый огонек зажигалки качался, дрожал, клонился к земле и выпрямлялся под струей воздуха – неустойчивый, угрожающий, опасный. Пот ручьями струился по лицу писателя.
– Я вас умоляю! – завывал Ланг. – Нет! Нет!
И только теперь Сервас заметил, что одежда на Манделе заколыхалась, и он увидел, как фанат легонько толкнул ногой канистру с бензином. Она перевернулась, и бензин стал вытекать. Дальнейшее было похоже на сон: время словно растянулось, исказилось, и секунды отделились друг от друга… И в этом растянутом, искаженном времени Сервас увидел, как Реми Мандель поджег свою одежду, отбросил на землю горящую зажигалку и, отведя нож от горла Ланга, крепко прижал писателя к себе. Тот извивался, брыкался, кричал, но руки фаната держали его железной хваткой.
Мартен повернул Гюстава лицом к себе, а блестящие желтые языки пламени росли; они охватили круг из книжек и пустились в пляс адским хороводом вокруг романиста и его фаната, которые теперь превратились в одно целое. Мартен зажал ладонями уши мальчика, когда оба живых факела кричали во всю глотку, пока огонь пожирал их, и лопались их тела, и кровь вытекала из них.
А вокруг них летали горящие страницы книг, поднятые жарким ветром. Они взлетали одна за другой, как птицы с огненными крыльями, под самый потолок, а потом быстро скукоживались и падали, словно хлопья снега на солнце, перед тем как растаять – тысячи слов, улетевших вместе с дымом…
Лицо Серваса горело, легкие наполнялись дымом, в ушах звучали вопли и завывания.