Сестры - читать онлайн книгу. Автор: Бернар Миньер cтр.№ 76

И Ланг принялся с обескураживающей словоохотливостью вспоминать эту встречу. Как он в веселом и безбашенном сквоте, словно перекочевавшем сюда из шестидесятых годов, пытался убедить Амалию не сжигать фотографии, как сказал ей, что хочет купить их все. А она так же непреклонно, как и директору галереи, твердила, что они не продаются.

Ее, казалось, абсолютно не впечатлил ни он сам, ни его писательский статус. А может быть, она решила, что никакой он не художник, а просто аферист, а потому не может бросить в нее камень. И чем больше она говорила, тем более неудержимо его к ней тянуло. Он влюбился. Влюбился без памяти. Было в ней что-то родное и близкое, и это что-то разбудило в нем былые эмоции.

– С вами никогда так не бывало? Столкнуться с женщиной – не самой красивой, не из тех, что сразу привлекают к себе внимание, – и почувствовать, что черты ее лица, ее фигура, манера двигаться, говорить, смеяться были издавна записаны в вашей памяти, хотя вы и видите ее впервые… Словно она вызвала к жизни то, что было глубоко спрятано в вас и ждало пробуждения…

Ланг продолжал говорить. И вот наступил момент, когда он понял, что всегда хотел эту женщину. С ним такого никогда не бывало, но он это знал. Он хотел, чтобы она была в его жизни. Во имя жизни… он ухаживал за ней недели, месяцы. Не жалея сил. Он постоянно думал о ней, просыпался и засыпал с мыслью о ней. Он появлялся у нее с цветами, с вином, с шоколадом, принес даже фотоаппарат «Хассельблад», купленный у какого-то любителя. Он приглашал ее обедать в «Саран», водил в оперу, в кино, они гуляли по окрестностям Тулузы. И наконец она сдалась. В тот день она пришла к нему и позвонила в его дверь. В руке у нее был пакет. Она сожгла все фотографии, как и собиралась. Все, кроме одной. Кроме первой, которую он увидел. Той, где из норы вылезала змея. Ее она принесла ему в подарок. Вошла, спросила, где спальня, и через десять минут уже лежала нагая в его постели.

– Она переехала ко мне после шести месяцев ухаживаний. А потом мы поженились. Амалия, – взволнованно заключил Ланг, – была самым прекрасным моим триумфом.

Он так и выразился: триумфом. Сервас ничего не сказал. Только еле заметно покачал головой, словно давая понять, что он все понимает и относится к этому с уважением. Теперь можно сделать перерыв.

– Вы есть хотите? – сказал он. – Вам принесут еду.

– Прежде всего, я очень хочу пить.

– Самира, принеси стакан воды господину Лангу.

* * *

– А этот коллектив художников, этот сквот, – спросил Сервас после перерыва. – Расскажите о нем.

Ланг заговорил. Что-то он на удивление разговорчив. Редко когда подозреваемый настолько готов сотрудничать. Сквот существовал всегда, объяснял он, и всегда базировался на самоуправлении. Конечно, без субсидий мэрии он уже давно развалился бы. Тут к Лангу вернулся его обычный высокомерный тон. Сквот, если хотят знать его мнение, – явление весьма многодисциплинарное и неорганизованное, если не сказать бардачное. Там есть люди, прошедшие через Боз-Ар, есть самоучки, есть откровенные шарлатаны, но есть и талантливые. Амалия сожгла все мосты с этим периодом своей жизни. Единственная связь, которую она сохранила, – это подруга.

– Подруга? – эхом отозвался Сервас.

– Художница, работавшая в этом коллективе. Ее зовут Лола Шварц.

– Как она выглядит?

Ланг быстро набросал портрет. Это, разумеется, неточный набросок, он ведь не художник. Сервас узнал ее с первого взгляда: женщина с кладбища.

Сервас поднял глаза на граффити над входом:

На охряной стене красовались буквы в виде переплетенных разноцветных змеек – желтых, красных, синих, с белым обводом. Они очень оживляли благородный, но сильно обветшалый фасад взрывом ярких цветов.

Мартен шагнул за порог и очутился в просторной промзоне, которую вольные художники переоборудовали в настоящий улей. Его удивило огромное количество народу, сновавшего из ателье в ателье, из мастерской в мастерскую, хотя было воскресенье. Транспарант, прикрепленный к перилам второго этажа, гласил: «ЖЕНЩИНА И СКАНДАЛ, СО 2 ПО 4 ФЕВРАЛЯ». А снизу более мелкими буквами значилось: «Зрители до 18 лет не допускаются».

И действительно, вокруг не было видно ни одного ребенка.

Сервас подошел к афише и увидел, что в программе значились не только выставки – рисунки, живопись, фотографии, – но еще и театральные представления, рэп, мелодекламация, стриптиз (когда же он в последний раз читал это слово?), демонстрация авторских коллекций одежды, интерактивных инсталляций и произведений различных мастерских.

Мартен поискал глазами высокую женщину с кладбища, но ни вблизи, ни вдали не увидел ни одной, похожей на нее. Ни каблуков в двадцать сантиметров, ни фиолетовых волос видно не было. Сервас решил, что она сняла каблуки и теперь сравнялась ростом с остальными, и стал внимательно вглядываться в толпу зрителей и художников. Никакого результата. Тогда он смешался с толпой зевак и двинулся вдоль мастерских на паях (акройоги, бокса, вербальной самозащиты, фотографий, содержащих серебро…) и стендов с независимой прессой (одна из газет эротического толка называлась «Берленго» ^[36]) и остановился перед дверью, за которой, видимо, проходила публичная лекция, которую читал представитель коллектива под названием «Мерзкие твари». Оказалось, что там под шумок распространяли любительский журнальчик «чувственной антикультуры». Сервас заметил парня, похожего на художника, ну, по крайней мере, подходящего под стереотип, сложившийся у него в голове: дреды, заправленные под шерстяную антильскую шапочку, комбинезон, оставлявший голыми тощие руки, несмотря на мороз, и козлиная бородка с проседью под круглыми стеклами очков в железной оправе.

– Я разыскиваю Лолу, – сказал он парню.

Антилец, не говоря ни слова, быстро оглядел его с головы до ног, словно просканировал, и указал на красную занавеску чуть поодаль. Сервас прошел до занавески быстрым шагом и прочел на дощечке, закрепленной на козлах: «Тектоника хаоса: город, модулярное пространство, рисунки Лолы Шварц».

Он отдернул занавеску.

Мастерская Лолы оказалась просто чуланом, от пола до потолка забитым огромными белыми панно, где китайскими чернилами был нарисован тот самый хаос, обещанный в афише: немыслимая мешанина теплообменников, трапов, металлических мостов, туннелей, железнодорожных путей, башен, облаков, уличных фонарей, нарисованных с беспомощностью детских каракулей и перепутанных, как спагетти в тарелке. Одни и те же мотивы кочевали с полотна на полотно, и единственной разницей было их расположение. «Опять змеи», – подумал Сервас. Только теперь стальные, бетонные и… чернильные.

Из-за второй занавески в глубине комнаты слышались женские голоса. Мартен кашлянул, и занавеска распахнулась. Он сразу узнал лошадиное лицо, фиолетовые волосы и высокий рост.