Мудрый король - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Москалев cтр.№ 32

– Когда ты уезжаешь? – спросил Гарт.

– На днях. Я не могу здесь. Мой народ в Лангедоке; в Тулузе моя тетка. А этот город меня раздавит. Прости, что я покидаю тебя. Ты не нашей веры, но самый лучший из христиан, тех, что живут здесь, на севере. Если ты полюбил меня, тебе будет тяжело: почти вся боль разлуки останется с тобой.

– А ты, Бьянка? – Он обнял ее за плечи, привлек к себе. – Что унесешь с собой ты?

– Земную любовь. Но она быстро пройдет, ибо высочайшая любовь – союз человеческих душ с Богом, добродетель, делающая людей детьми Божьими. Поэтому думать и отдаваться всецело надо только высшей любви, имя которой носит наша Церковь.

Несколько дней спустя, прощаясь у Малого моста, Бьянка сказала ему:

– Возлюби Христа, Гарт, как воспылала к нему любовью блаженная Гумилиана. Однажды, когда она была больна, явился ей прелестный мальчик лет шести. «Дорогой мой малыш, – сказала она ему, – ты любишь, конечно, играть? А что еще можешь ты делать, кроме этого?» Тогда мальчик спросил ее: «А что вы хотели, чтобы я для вас сделал?» И сказала ему блаженная Гумилиана: «Расскажи мне что-нибудь о Боге». Ребенок загадочно улыбнулся и ответил ей: «Вы думаете, что прилично говорить кому-нибудь о самом себе?» Сказав так, он исчез, а блаженная Гумилиана стала здоровой. Вспомни об этом, Гарт, если однажды с тобой приключится хворь; быть может, и ты увидишь во сне прекрасного мальчика. И еще… – добавила Бьянка, улыбнувшись. – Знай, ты был у меня первым… и последним.

И, махнув ему на прощанье рукой, Бьянка покинула город вместе с паломниками и купеческим караваном, сопровождаемым вагантами и труверами.

Ни гарт, ни Бьянка не знали, что больше они уже никогда не увидятся.

К августу 1180 года король Людовик почти совсем уже не вставал с постели. Паралич сковал его всего, живыми оставались только голова, руки да сердце. Еще раньше, весной, после свадебных торжеств по случаю бракосочетания Филиппа с Изабеллой, к Людовику позвали монаха из Сен-Дени. Ученый человек, знает заклинания, способен выгнать хворь. И, получив милостивое соизволение королевы-матери, монах приступил к делу. Для начала взял в руки пучок ивовых прутьев, указал на неподвижное тело:

– Пусть снимут рубаху. Иначе духи не выйдут.

Аделаиду передернуло: уж не колдовство ли?

– Какие духи, монах? Король перед тобой. Или ты уже забыл?

Монах затянул давно заученную песню:

– Мир полон добрыми и злыми духами. Причина болезни – не что иное, как влияние злого духа, духа болезни. Может быть даже, – выпучил он глаза, картинно отступая на шаг от больного, – злой дух вселился в тело короля! А посему должно совершить процедуру изгнания беса.

И принялся хлестать Людовика своими розгами, наводя при этом на него страх муками ада и считая чертей, которые уже покинули его тело. А другие? Что же, остались? Ого, да их еще целый легион! И монах продолжал в исступлении истязать государя.

Вдруг он остановился. Предмет какой-то привлек его внимание. Чернильница. Указав на нее прутом, монах вскричал:

– Здесь прячется недуг! Трое чертей попрыгали туда! В печь, в печь заразу, покуда они снова не вышли оттуда.

Чернильницу бросили в огонь. Монаху этого показалось мало. Он перевел взгляд на ночной горшок, закрытый, правда. Конец прута немедленно устремился в этом направлении.

– Половина чертей там! Я видел их. Они сидят под крышкой, которую уже нельзя снимать.

Горшок, обернутый предварительно мешковиной, с не меньшим проворством разделил судьбу чернильницы.

Людовик глядел на монаха, ожидая чуда. Королева-мать с беспокойством озиралась кругом: нет ли еще в комнате предмета, куда мог переселиться недуг? Нет, кажется, ничего. Разве только одежда короля, развешенная на стуле?… Ошиблась. Вместо этого монах, снова страшно выпучив глаза и отступив теперь уже на два шага, указал на другой горшок. Цветочный. И тотчас возопил:

– В растениях живут духи зла! В листьях, стеблях, самой земле! Сгинь, дьявольское отродье, очисти дух больного от скверны!

И замахал распятием, бормоча молитву о ниспослании на короля доброго духа, который выгонит из тела остальных приспешников сатаны, все еще гнездящихся в темных закоулках души.

Король глубоко вздохнул. Ну, кажется, всё. Только подумал, как снова ненавистные прутья со свистом обрушились на него.

Наконец монаха попросили уйти: довольно уже терзать тело государя. Кивнув, он повернулся к выходу и ушел, бросив прутья в огонь. Теперь, если экзекуция не подействует, он всегда сможет оправдаться: выгнали, мол, не успел до конца сделать свое дело. Но никто о нем больше не вспоминал, хотя Людовику магический ритуал изгнания духов зла совершенно не помог. Только раны остались на теле да боль.

В конце августа он велел позвать к себе сына. Тот вошел, сел рядом. Взглянул – лицом потемнел, сдвинул брови. Перед ним лик мертвеца: впалые щеки, лицо без кровинки, мутные, но еще живые глаза и, похоже, заострившийся нос. Голос еще остался и, пока он не пропал, отец начал говорить:

– Подходит мой последний час, Филипп. Слышу я, как подбирается, крадется смерть ко мне. Поэтому слушай, что скажу. Может, больше уж не смогу… Ухожу с радостью, что ты остался. Есть кому наследовать королевство. Правда, юн ты еще. Ну да твой тезка Филипп тоже в четырнадцать лет стал королем… А всему виной бабы – одна, потом другая. Спасибо Бог надоумил жениться на твоей матери. Однако не об этом сейчас…

Людовик перевел дух, помолчал, вздыхая тяжело, и продолжал, не сводя с сына слезящихся глаз:

– После моей смерти наступят многие беды. Храни же нашу Францию, сынок, береги ее, умножай, раздвигай границы. Начало этому положил твой дед. Продолжать тебе. Сразу же дай понять всем, что король Франции не умер. Не остался трон без хозяина. Не сделаешь этого – великие распри начнутся в стране. Знать пойдет войной друг на друга. Что стоит тогда Плантагенету прошагать по трупам, а потом разбить тех, кто победил? Но он не посмеет выступить против сюзерена: папское проклятие – не шутка, с этим приходится считаться… И еще. Париж слаб, беззащитен. Ему нужна стена. Понимаешь? Любой замок, аббатство, город – все имеют стены. У Парижа их нет. Он растет. Ограда Сите – скорлупа, и она давно треснула. Хотел было я заняться этим, да все недосуг… Тебе придется. Обещаешь ли, Филипп?

– Клянусь, отец, обнесу оградой город! – горячо воскликнул молодой монарх. – Чтоб в аду мне гореть, если не возведу стену каменную да не наставлю башен!

– Я верю тебе. Слушай дальше. Берегись Генриха Анжуйского, с которого совсем недавно ты мечтал брать пример. Он, хоть и вассал твой, все же сильнее тебя. Посмотри, какая у него территория! А ведь это Франция, и жители ее говорят на всех языках, кроме английского. Всему виной Алиенора, чтоб черти унесли ее душу в пекло. Она отдала ему полстраны – всю Аквитанию!