— Я только взгляну кое на что. — Йона хотел пойти дальше.
— Заходи ко мне потом. Поговорим о будущем.
— А что толку о нем говорить? — ответил Йона и двинулся дальше.
Служба в уголовной полиции, казалось, была у него в другой жизни, еще до детства. Ни к чему возвращаться, подумал бывший комиссар.
Он не оказался бы здесь, если бы не рука первой жертвы, ковшиком лежавшая у бедра.
Из-за нее в сознании Йоны слабо затеплилась догадка.
Эти тонкие пальцы так похожи на пальчики Люми. В его душе проснулась былая внимательность, толкнувшая его рассмотреть труп ближе.
— Ты нужен нам здесь, — прошептала Магдалена Ронандер, пожимая ему руку.
Хотя Йона уже отошел от дел, у него возникло ощущение, что между убийствами существует связь, и ему хотелось проверить, так ли это. Вполне может быть, он сумеет помочь Марго сделать первые шаги через заросли, пока она не заметит торную дорогу.
Йона покачнулся, когда боль стрельнула в ногу, оперся плечом о стену, услышал, как кожаная куртка проскребла по шероховатому покрытию.
— Я передала по внутренней сети, что ты придешь, — сказала Марго, когда они остановились перед дверью с номером 822.
Анья Ларссон, помощница Йоны все эти годы, стояла на пороге своего кабинета. Она раскраснелась, подбородок дрожал, на глаза навернулись слезы. Йона остановился перед ней.
— Мне тебя не хватало, — сказал он.
— Правда?
Йона кивнул и взглянул ей в лицо. Светло-серые глаза тускло блестели, словно его лихорадило.
— Все говорили, что ты погиб, что ты… Но я просто не могла поверить… я не хотела, я… я всегда думала, что ты слишком упрям, чтобы умереть. — Анья улыбнулась сквозь слезы.
— Просто мое время еще не пришло, — ответил он.
Коридор начинал пустеть, люди возвращались по кабинетам — они уже вдоволь насмотрелись на поверженного героя.
— На что ты стал похож?! — Анья вытерла щеки рукавом.
— Знаю, — просто признал Йона.
— Тебе пора идти, Йона. Тебя ждут. — Анья погладила его по щеке.
Глава 30
Войдя в следовательский кабинет, Йона закрыл за собой дверь. На длинной стене висела большая карта Стокгольма с отмеченными на ней местами обнаружения трупов. Возле карты — фотографии мест преступлений, следов, тел и пятен крови. Крупный снимок головки фарфоровой косули, с красной глазированной шерсткой и ониксово-черными глазами. Йона взглянул на копии страниц перекидного ежедневника Марии Карлссон. В день, когда ее убили, она записала: «Курсы в 19.00, растровая бумага, перо, тушь», а строчкой ниже нацарапала букву «h».
На другой стене висела краткая биография жертвы, семейные и прочие связи. Перемещения — место работы, друзья, продуктовый магазин, спортзал, курсы, автобусные маршруты, кафе — были отмечены булавками.
Адам Юссеф встал из-за компьютера, пожал руку Йоне и прикнопил к стене фото кухонного ножа.
— Как раз пришло подтверждение: этот нож — орудие убийства. Бьёрн Керн вымыл его и положил обратно в ящик… но жертве в грудь нанесли несколько ударов, так что нам было довольно легко восстановить форму и размер лезвия… к тому же на ноже остались нечеткие следы крови.
Юссеф перевел дыхание, пару раз крепко потер лоб и перешел к увеличенному изображению головки косули.
— Мейсенский фарфор. — Он задержал палец на темном блике в глазу животного. — Однако остальную часть фигурки на месте преступления так и не нашли… Бьёрн Керн пока не дал насчет нее никаких показаний, и мы не знаем, он ли вложил этот предмет жене в руку…
Йона стал рассматривать фотографии тела Марии Карлссон. Убитая сидела в колготках, привалившись спиной к батарее под окном.
Он прочитал отчет об осмотре места преступления. Ни о каком украшении для языка, найденном в доме, не говорилось.
Адам вопросительно взглянул на Марго за спиной у Йоны.
— Он хочет посмотреть клип с Марией Карлссон, — пояснила она.
— О’кей. Зачем?
— Мы кое-что упустили, — улыбнулась Марго.
— Вероятно, — усмехнулся Адам и поскреб шею.
— Можешь сесть за мой компьютер, — предложила Марго.
Йона поблагодарил, сел в ее кресло, увеличил картинку до максимума и запустил запись. Как и описывала Марго, фильм представлял собой тайную съемку женщины лет тридцати; женщину снимали через окно спальни, когда она надевала черные колготки.
Он увидел лицо ни о чем не подозревающего человека, опущенный взгляд, спокойную и чуть усталую складку у рта. Волосы, свисавшие вдоль лица, казались недавно вымытыми. На женщине был черный лифчик, она сосредоточенно натягивала колготки, чтобы они сели как следует.
Лампа с туманно-белым абажуром и алебастровым основанием стояла на окне, и тень женщины двигалась по разделочному столу и переднему краю посудомоечной машины. Женщина, заведя руку между бедер, еще немного подтянула тонкий нейлон в промежности; она дышала открытым ртом. На этом запись обрывалась.
— Получил какие-нибудь ответы? — спросил Адам, наклонясь над плечом Йоны.
Йона запустил запись, снова увидел, как Мария сражается с колготками, но потом остановил клип на тридцать пятой секунде, после чего начал просматривать по кадрам.
— Мы это тоже делали, — заметил Адам и подавил отрыжку.
Йона приник к экрану, наблюдая, как Мария, двигаясь медленно-медленно, дышит открытым ртом. Глаза блестели, двигались бахромчатые тени на щеках. Правая рука, невесомая, нырнула между бедер, коснулась лона.
— Так не пойдет, — сказал Адам Марго. — Нам надо работать.
— Не отвлекай его, — ответила она.
Мария Карлссон рывком повернулась к камере, серая тень проползла по щекам, словно ее подняли из свинцовой ванны. Губы разомкнулись, свет от лампы упал на лицо, отчего глаза женщины блеснули, слабый отблеск метнулся в рот — и на этом запись закончилась.
За спиной у Йоны Адам с Марго обсуждали картирование других участников курсов рисования, на которые собиралась Мария, они уже начали отслеживать тех, чьи имена начинались на «h», но пока ничего не добились.
Йона сдвинул курсор и снова прокрутил последние пять секунд. Свет прошел по волосам, по уху и щеке, отразился во влажных глазах и скользнул женщине в рот.
Йона увеличил картинку до максимума, но так, чтобы она не потеряла резкости, навел увеличение на рот и снова изучил несколько заключительных кадров. Разомкнутые губы заняли весь экран, стал виден розовый кончик языка. Йона просматривал кадр за кадром. Угадывался изгиб влажного языка, вот язык стал светлее и на следующем кадре выглядел так, словно солнце залило весь рот. Вот солнце съежилось. На предпоследнем кадре блик сжался до белой точки в центре серой горошины.