В помещении стоял сладковатый душок разложения, несмотря на жужжащие вентиляторы. На секционных столах лежали два тела. То, которое доставили последним, было накрыто полностью, и кровь медленно стекала в желоб из нержавеющей стали.
Нолен с Йоной подошли к письменному столу с компьютерами. Йона молча ждал, пока Нолен отопрет тяжелую дверь шкафа.
— Садись, — сказал Нолен и поставил на стол банку.
Из папки некрашеного картона он достал и выложил перед Йоной анализ проб из Государственной криминалистической лаборатории, старый бланк дактилоскопирования, анализ отпечатков пальцев и увеличенные копии фотографий из телефона Саги.
Йона сел и посмотрел на банку. Через пару секунд взял ее в руки, повернул к свету, рассмотрел поближе и кивнул.
— У меня здесь все материалы собраны, я предполагал, что ты придешь, — сказал Нолен. — Как я и говорил по телефону, все сходится. Старик, который нашел тело, отстриг палец, это видно по углу среза… и отстрижен палец был спустя долгое время после смерти, о чем тот старик и сообщил Саге.
Йона внимательно прочитал анализ-подтверждение из лаборатории. Лаборатория сделала ДНК-профиль, основываясь на тридцати коротких тандемных повторах. Стопроцентное совпадение подтверждалось еще и анализом отпечатка пальца.
А идентичных отпечатков пальцев не бывает даже у однояйцевых близнецов.
Йона положил перед собой фотографии изуродованного торса и стал тщательно изучать фиолетовые входные отверстия от пуль.
Он откинулся и закрыл глаза, чувствуя жжение под веками.
Все сходится.
Угол вхождения пуль — тот самый, о котором говорила ему Сага. Размеры тела, конституция, руки, ДНК и отпечатки пальцев.
— Это он, — тихо сказал Нолен.
— Да, — прошептал Йона.
— Что теперь будешь делать? — спросил Нолен.
— Ничего.
— Тебя признали погибшим. Был свидетель твоего самоубийства, один бездомный, который…
— Да, да, — перебил Йона, — я разберусь.
— Твою квартиру продали, имущество описали. Выручили почти семь миллионов, деньги передали в Государственный наследственный фонд.
— Так, — коротко сказал Йона.
— Как Люми приняла все?
Йона перевел взгляд на окно и стал рассматривать косой свет и грязные разводы на стекле.
— Люми? Она уехала в Париж, — ответил он.
— Я имел в виду — как она восприняла твое возвращение после стольких лет, тоску по матери и…
Йона уже не слушал Нолена; перед ним широко распахнулись картины памяти. Больше года назад он втайне от всех отправился в Финляндию. Ему вспомнился тот день, когда он приехал в Хельсинки в мрачную клинику радиотерапии онкологических заболеваний и забрал Сууму. Она тогда еще могла ходить с роллатором. Он в точности помнил, как солнечный свет падал в холл больницы, бликовал на полу, на стеклах, на светлой деревянной обшивке стен и рядах кресел-каталок.
Они медленно прошли мимо пустого гардероба, мимо автоматов с конфетами и очутились на свежем зимнем воздухе.
У Нолена звякнул телефон; патологоанатом поправил очки на длинном носу и прочитал сообщение.
— Марго приехала. Пойду отопру. — И направился к двери.
Суума захотела получать паллиативное лечение в квартире на Элисабетсгатан, однако Йона отвез ее и Люми в дом ее матери в Наттавааре, и они провели вместе счастливые полгода. После нескольких лет цитотоксинов, облучения, кортизона и переливаний крови остались только болеутоляющие. Трехдневные морфиновые пластыри и дополнительно — восемьдесят миллиграммов оксинорма в день.
Суума боготворила дом и природу вокруг, воздух, струившийся по спальне. Семья наконец воссоединилась. Суума исхудала, потеряла аппетит, у нее выпали все волосы, она стала гладкой, словно грудной младенец.
Под конец она почти ничего не весила, у нее все болело, но ей все-таки нравилось, когда Йона обвивал ее руками, сажал к себе на колени и они целовались.
Глава 28
Йона сидел неподвижно, уставившись на стеклянную банку с отрезанным пальцем. Частицы, болтавшиеся в жидкости, осели на дно.
Он действительно мертв.
Йона улыбнулся, повторив эту фразу про себя.
Юрек Вальтер мертв.
Он погрузился в мысли о своем мнимом самоубийстве и так и сидел на стуле, с одеялом на плечах, когда Марго Сильверман с Ноленом вошли в секционную.
— Йона Линна, а все говорили, что ты погиб, — улыбнулась Марго. — Можно спросить, что произошло на самом деле?
Йона встретился с ней взглядом и подумал, что иного выбора тогда не было. Каждый его шаг за эти четырнадцать лет был вынужденным.
Марго стояла, глядя ему в глаза, в текучее серое, и в то же время слышала, как Нолен снимает бумажную обертку со стерильных инструментов.
— Я вернулся, — меланхолично ответил Йона.
— Поздновато, правда, — сказала Марго. — Я уже заняла и твою должность, и твой кабинет.
— Ты хороший полицейский.
— Если верить Нолену — недостаточно хороший, — искренне заметила Марго.
— Я только сказал — позволь Йоне взглянуть на это дело, — буркнул Нолен и хлопнул виниловыми перчатками без пудры, готовясь надеть их.
Нолен приступил к внешнему освидетельствованию тела Марии Карлссон, а Марго тем временем стала излагать суть дела Йоне. Она рассказала про колготки, про качество записи, но не добилась ни реакции, ни вопросов, которых ожидала. Теперь она сомневалась, что Йона вообще ее слушает.
— Согласно записи в ежедневнике, жертва собиралась на урок рисования. — Марго искоса глянула на Йону. — Мы проверили — это соответствует действительности, но внизу на той же странице стоит маленькое «h», которое мы не в силах расшифровать.
Легендарный комиссар постарел. Светлая густая борода, свалявшиеся волосы свисают на уши, завиваются на шее, кольцами ложатся на утепленный воротник куртки.
— Видеозаписи указывают, что убийца страдает нарциссизмом, это очевидно, — продолжила Марго и уселась, расставив ноги, на табурет из нержавеющей стали.
Йона думал о преступнике, который подглядывает за женщинами в окно. Он может подойти сколь угодно близко, однако между ними есть стекло. Картинка интимная, но наблюдатель все равно отстранен.
— Он обращает на что-то наше внимание, — продолжала Марго. — Хочет указать на что-то… или посоревноваться, помериться силой с полицией, потому что чувствует себя чертовски сильным и умным, когда оставляет полицейских с носом… И это чувство непобедимости приведет к новым убийствам.
Йона взглянул на первую жертву; его взгляд приковала к себе ее белая рука у бедра, сложенная ковшиком и оттого похожая на раковину мидии.