Его слабое место — самонадеянность, нарциссический голод.
Йона взглянул на церковь и поля. В одном кармане у него были два запасных магазина с обычными боеприпасами, и магазин с пулями в цельнометаллической оболочке — в другом.
Даже если проповедника здесь нет, подумал он, даже если его никогда здесь не было, это — конец пути.
Если он не найдет здесь ничего, что убедит Марго, то все кончено. Эрика ждет обвинительный приговор, хотя он и невиновен, — точно так же Роки приговорили за убийство Ребекки Ханссон много лет назад.
А маньяк останется на свободе.
Именно сегодня все решится. Эрик не может больше оставаться в бегах, ему некуда податься, облава выгонит его из леса.
А сам он устроил побег заключенного из тюрьмы, взял в заложники сотрудника пенитенциарной системы, угрожал его жизни.
Диса сказала бы, что ему просто не хватает остроты ощущений и пора снова браться за работу. Сейчас уже слишком поздно, но судьба подкинула ему неважные карты, поэтому результаты так ничтожны.
Йона открыл дверцу, Роки проснулся и посмотрел на него осоловелыми сонными глазками.
— Подожди здесь, — велел Йона и вылез из машины.
Роки вышел и сплюнул на гравий, оперся о крышу машины и провел ладонью по пыльному металлу, оставив след.
— Узнаешь? — спросил Йона.
— Нет. — Роки глянул на церковь. — Но это ничего не значит.
— Я хочу, чтобы ты подождал в машине, — повторил Йона. — Вряд ли маньяк здесь, но вдруг возникнет какая-нибудь опасная ситуация.
— Да наплевать, — отрезал Роки.
Следом за Йоной он двинулся между могилами. Воздух был свежим, словно только что прошел дождь. Какой-то мужчина в джинсах и футболке курил и говорил по телефону, стоя у дверей церкви.
Йона и Роки почти ослепли, войдя с яркого солнечного света в темный притвор.
Йона быстро шагнул в сторону, готовый рвануть пистолет из кобуры.
Он поморгал, подождал, пока зрение адаптируется, потом пошел между скамьями под органом. Могучие колонны несли потолок со звездчатым сводом и фресками в завитушках.
Что-то стукнуло, и по стенам метнулась тень.
На одной из передних скамеек сидел человек.
Йона остановил Роки, вытащил оружие и спрятал его у бедра.
Птица билась о стекло. Похоже, галка зацепилась за шнур и бьется, пытаясь вылететь в окно.
Дверь в ризницу приоткрыта. На стене проступали неясные контуры креста, очерченного кругом.
Йона осторожно приблизился к фигуре, съежившейся впереди, и увидел, как морщинистая рука хватается за спинку передней скамьи.
Птица снова забилась о стекло. Сгорбленная фигура медленно повернула голову на звук.
Перед Йоной была старая китаянка.
Йона прошел мимо, опустил оружие и искоса взглянул на женщину. Она уставилась в пол с непроницаемым лицом.
Возле средневековой купели сидела Мария, словно ребенок подле матери. Широкое деревянное платье тяжелыми складками спускалось к ее ногам.
Посреди запрестольного складня висел на кресте Христос — на фоне золотого неба, точно как описывал Роки под гипнозом.
Именно здесь он впервые увидел «грязного проповедника», и тогда в церкви было полно священников.
И вот Роки вернулся.
Роки встал в черном дверном проеме под кафедрой органа.
Трубы органа возвышались над ним, словно перья.
Он стоял тихий, растерянный. Словно изгой, он не смел поднять глаз на алтарь, а смотрел на свои большие руки.
Китаянка поднялась и исчезла.
Йона постучал в дверь ризницы, мягко толкнул ее и заглянул в темноту. Казула висела, готовая к службе, но помещение казалось пустым.
Йона отошел в сторону и заглянул в щель возле петли. Увидел каменную стену во вмятинах, похожую на заколыхавшуюся ткань.
Он открыл дверь пошире и вошел, пряча пистолет. Быстро окинул взглядом облачения. Высоко вверху бледный дневной свет пробивался сквозь глубокую оконную нишу.
Йона шагнул к туалету, открыл дверь, но никого не обнаружил. На полочке над раковиной лежали наручные часы.
Йона поднял пистолет и распахнул дверь в гардероб. Казулы, альбы и столы висели бок о бок, разобранные по цветам, соответствующим церковному году и событиям жизни. Йона резким движением отвел облачения в сторону и заглянул в шкаф.
Что-то белело в углу. Стопка журналов о спортивных машинах.
Йона вернулся к скамьям, прошел мимо Роки, приблизился к мужчине, курившему у дверей, и спросил о священнике.
— Это я, — улыбнулся мужчина и ткнул сигарету в кофейный стаканчик у своих ног.
— Я имел в виду другого священника, — пояснил Йона.
— Здесь только я.
Йона уже успел разглядеть его руки — чистые, без следов от инъекций.
— Когда вы стали священником? — спросил он.
— Меня назначили викарием в Катринехольме, и четыре года назад я стал пастором здесь, — приветливо ответил мужчина.
— Кто служил здесь до вас?
— Рикард Магнуссон… а до него — Эрлинд Лудин и Петер Леер Якобсон, Микаэль Фриис и… не помню.
Мужчина, видимо, чем-то порезался — на ладони приклеен грязный пластырь.
— Я задам странный, может быть, вопрос, — сказал Йона. — По каким случаям в церкви собирается много священников… и они сидят на скамьях, как прихожане?
— Во время рукоположения, но тогда мы говорим о кафедральном соборе, — услужливо ответил священник и поднял стаканчик.
— А здесь? — настаивал Йона. — Неужели в здешней церкви никогда не собиралось много священников?
— Такое возможно на панихиде при погребении священника… но кого пригласить, решает семья… каких-то особых правил для священников не существует.
— Здесь бывали панихиды по священникам?
Мужчина взглянул на надгробия, на узкие дорожки и ухоженные кусты и тихо ответил:
— Я знаю, что здесь погребен Петер Леер Якобсон.
Они вошли в притвор. Тонкие руки молодого пастора покрылись гусиной кожей от холода, идущего от каменных стен.
— Когда он умер? — спросил Йона.
— Задолго до того, как я приехал сюда. Может, лет пятнадцать назад. Не знаю.
— Есть ли список тех, кто присутствовал на его погребении?
Мужчина покачал головой, подумал.
— Списка нет, но его сестра наверняка знает всех, она по-прежнему живет в доме вдового священника… Якобсон был вдовцом и содержал ее…
Йона вернулся в полумрак церкви. Роки стоял и курил в среднем проходе, прямо под средневековым триумфальным крестом. На кроваво-красном кресте висел Христос. Все его истощенное тело было в мелких ранах, как у заядлого героинщика.