Ленька привстал, сказал «благодагю вас» и, посмотрев на конфету, сунул ее в карман.
— Почему? — сказал офицер. — Сейчас, сию минуту изволь кушать.
— Я после, — покраснев, пробормотал Ленька.
— Оставьте его, — вступилась за Леньку мать. — Он так давно не видел конфет, что, вероятно, хочет растянуть удовольствие.
— Растянуть удовольствие? Гм… Мы тоже, вы знаете, хотели бы растянуть удовольствие… Вы разрешите? — сказал офицер, взявшись за спинку стула.
— К сожалению, мы сейчас уходим, — сказала Александра Сергеевна.
— Ах, вот…
Глаза офицера налились кровью.
— Не желаете? Гнушаетесь, тэк сказать, обществом боевого русского офицера?! От ворот поворот, тэк сказать?.. Ну, что ж…
Он щелкнул каблуками, резко повернулся и, стараясь идти прямо, а от этого еще больше качаясь, вернулся к своим собутыльникам.
Несколько раз появлялся в ресторане старик Поярков. С рассеянным видом он ходил между столиков, заговаривал то с одним, то с другим, заглядывал за прилавок, выдвигал какие-то ящики… На пирующих офицеров он посматривал, как показалось Леньке, строго и даже неприязненно. Впрочем, не он один смотрел на них так. Давно уже перестали встречать добровольцев аплодисментами, ничего не осталось от того непомерного обожания, которым на первых порах окружила буржуазная публика мятежников. На каждом шагу случалось теперь Леньке слышать насмешливые и даже злобные замечания по адресу повстанцев.
— Авантюристы!.. Тоже — выдумали на свой риск начинать такое дело!
— Действительно! Герои называются!..
— Довоевались! Вандейцы!.. Наполеоны без пяти минут…
Конечно, подобные разговоры велись не открыто, а вполголоса, тишком, за спиной белогвардейцев.
И сейчас громко разговаривали и шумели только за столом офицеров. Да разве еще Ленька вел себя несколько оживленнее, чем обычно. Чувствуя от слишком крепкого кофе приятное кружение в голове и задорное щекотание в мускулах, мальчик без причины смеялся, вертелся на стуле и даже пробовал подтягивать вполголоса пьяному подполковнику, который, сползая все ниже и ниже со стула, никак не мог допеть до конца песенку про гусар-усачей…
Внезапно Ленька увидел настороженный взгляд матери и оглянулся.
В дверях стоял белокурый парень в клетчатой куртке. Он смешно жмурился и двигал бровями, — войдя с улицы, трудно было сразу освоиться с полумраком, который царил в ресторане.
Вероятно, он задержался у входа слишком долго, — на него обратили внимание. За столом офицеров стало тише.
Александра Сергеевна нервно постукивала пальцами по клеенке стола. И Ленька тоже почувствовал, как защемило, заекало у него сердце.
Когда молодой человек, вытянув, как слепой, руку, шагнул вперед, Александра Сергеевна привстала над стулом и громко окликнула его:
— Мсье Захаров!
Он с удивлением посмотрел на нее, прищурился и подошел к столику:
— Вы меня?
— Да.
— Ах, здравствуйте, — сказал он радостно. — Я не узнал. А ведь я именно вас и разыскиваю.
Улыбаясь, она протянула ему руку. Он пожал ее. С улыбкой она показала на стул:
— Садитесь.
Он сел.
— Но в чем дело? — сказал он, засмеявшись. — Почему Захаров? И почему мусью?
— Ах, не все ли равно, — проговорила она уже без улыбки и другим голосом. — Надо же мне было вас как-нибудь назвать. А вообще — сию же минуту уходите отсюда. Вы слышите?
— Почему?
— Потому что за вами следят. Вас разыскивают. О вас спрашивали.
Белокурый подумал, подымил из своего деревянного мундштучка.
— Хорошо, — сказал он. — Спасибо. Я сейчас уйду. Но я хотел вот о чем вас спросить…
— Поскорее, пожалуйста.
— У вас нет намерения бежать?
— Куда? Откуда?
— Из города.
— А разве есть возможность?
— Я только что узнал, что есть. И вполне реальная…
— Ха! Это что за шпак?! — произнес за Ленькиной спиной пьяный голос.
У столика, расставив ноги, засунув одну руку за кожаный пояс, а другую в карман галифе, стоял, покачиваясь, усатый штабс-капитан. Перекосив в злобной улыбке лицо, он с бешенством смотрел на молодого человека.
— Я спрашиваю: что это за морда? А?..
Молодой человек шумно отодвинул стул и поднялся.
— Что вам угодно? — сказал он негромко.
В эту минуту Ленька поднял голову и увидел старика Пояркова. Хозяин стоял у буфетной стойки. Брови его были высоко подняты, пальцы быстро-быстро перебирали золотую цепочку на животе.
— Мама, мама, — зашептал Ленька. Но она или не поняла его, или не расслышала.
Лицо офицера медленно зеленело.
— Что-о? — хрипел он, надвигаясь на молодого человека. — Меня? Мне? Угодно? Меня… угодно?!.
Рука его, царапая ногтями сукно френча, тянулась к съехавшей на спину кобуре.
Александра Сергеевна быстро поднялась и встала между мужчинами.
— Милостивый государь, — сказала она зазвеневшим голосом. — Я прошу вас… сию же минуту… Вы слышите?
— Эй, Дорошкевич… Не бузи! — крикнули с офицерского стола.
Штабс-капитан бегло оглянулся и снял руку с кобуры. Покачиваясь на носках, он мутными, молочно-голубыми глазами смотрел на побледневшую женщину.
— Вы слышите?! — повторила она.
— Да-с. Я вас слушаю, — сказал он, покачиваясь и подпрыгивая, как в седле. — Я все оч-чень хорошо слышу. Вы, сударыня, если мне не изменяет… э… собирались уходить? А? Ах, простите! — воскликнул он. — Пардон! Я не заметил. У вас… у вас свидание!..
И он, пятясь и по-шутовски раскланиваясь, стал отступать от столика.
Тем временем Поярков на цыпочках пробирался к выходу.
— Мама! Да посмотри же! — не выдержав, крикнул Ленька.
Она повернула голову, все сразу поняла и опустилась на стул.
— Ах, знаете, вы мне надоели, — громко сказала она, обращаясь к молодому человеку. — Уходите!
— Простите, — опешил тот, — я не понимаю…
— Боже мой, да что тут понимать? Я говорю вам: убирайтесь вон! Вы слышите? — шепнула она. — Бегите!..
Но было уже поздно.
Хлопнула дверь, и в ресторан шумно вошли один за другим три вооруженных человека в штатском. У одного из них, грузного, широкоплечего, в соломенном картузе, рукав был перехвачен белой повязкой. Почти тотчас в дверь боком протиснулся и старик Поярков. Он что-то шепнул человеку с повязкой, тот наклонил голову, прищурился и решительно шагнул к столику Александры Сергеевны.