Ноктуарий. Театр гротеска - читать онлайн книгу. Автор: Томас Лиготти cтр.№ 54

Я подумал, что, возможно, надо мной кто-то подшутил. Послушав немного вопли этих тварей и пожав плечами, я покинул здание через ту же дверь, в которую недавно вошел. Но стоило ей захлопнуться за моей спиной, как я понял, насколько похожи голоса отродий из-под лестницы на младенческие – ведь именно так существа, входящие в жизнь во всем многообразии форм, совершенных и не очень, встречают этот удивительный мир.

2. Преждевременная коммуникация

Однажды в детстве, ранним зимним утром, лежа в постели у себя наверху и глядя, как за окном моей спальни плывут по воздуху снежинки, я услышал голос снизу, произнесший: лед на реке не выдержал. Этот голос не был похож ни на один другой, знакомый мне, – очень суровый и в то же время очень тихий, будто лязг допотопного станка на старой фабрике. Больше не сказал он ни слова.

Покинув комнату и спустившись вниз, я застал родителей на кухне: сонное зимнее утро, отец листает газету, мать готовит завтрак, а те же самые снежинки, что проплывали за окном моей комнаты наверху, медленно кружат мимо кухни. Не успел я словом с ними обмолвиться, как мать вдруг заявила, что мне придется сегодня побыть дома, не объяснив, откуда у такого требования растут ноги. С присущей всем детям наивностью я спросил, связан ли матушкин наказ с тем голосом, что сказал про лед на реке. Отец с матерью, не говоря ни слова, обменялись выразительными взглядами через всю кухню. И в тот момент я впервые осознал, сколь много вещей в этой жизни мне совершенно неизвестны, сколь сдержанны, а зачастую и вовсе подозрительно безмолвны люди и места моего маленького детского мира.

Не помню, объяснили ли мать с отцом причину моего домашнего ареста в тот день, да и на самом деле тем зимним утром меня не тянуло на улицу, ведь голос, на тайну которого родители так и не пролили свет, продолжал обращаться ко мне в прежнем сурово-отстраненном тоне из каждого темного угла в доме. За окном кружился снегопад, а он все твердил и твердил мне раз за разом: лед на реке не выдержал.

Через пару дней родители поместили меня в больницу, где мне, помимо других процедур, ввели несколько сильнодействующих лекарств. По дороге туда отец удерживал меня на заднем сиденье, пока мать вела машину, и я утихомирился лишь в тот короткий миг, когда мы проехали старый мост, что был построен над довольно широкой рекой, которую прежде мне ни разу не доводилось видеть.

За время своего пребывания в больнице я обнаружил, что именно лекарства среди всех предписанных форм лечения позволили мне понять природу голоса, услышанного мною в то зимнее утро. Я знал, что родители будут проезжать этот старый мост всякий раз, когда будут навещать меня в больнице, и потому в тот день, когда врач вместе с моим дядюшкой вошли в палату, дабы посвятить меня в детали некоего несчастного случая, я озвучил ключевые слова раньше их. Прежде чем они успели рассказать мне о судьбе моих матери и отца и о том, как все это произошло, я сказал им: лед на реке не выдержал.

И голос, произнесший эти слова, не принадлежал ребенку – то был грубый и при этом тихий хриплый шепот, идущий из недр той великой и древней машины, которая, согласно своим собственным неисправным и неизвестным механизмам, отвечала даже за бесконечно малые движения мира, насколько я понимал. Поэтому, когда врач на пару с дядюшкой объясняли мне, что случилось с родителями, я все смотрел в окно, зачарованно наблюдая за работой машины, чьей частью я стал, и следил, как та одну за другой штампует снежинки, падавшие за окном моей больничной палаты.

3. Астрономическое пятно

На одной старой улице я нашел интересное здание: с виду – просто жилой дом, а на деле – маленький магазин, открытый круглосуточно, в любое время дня и ночи. На первый взгляд – этакий пережиток тех времен, когда открыть торговую точку почти ничего не стоило, и наплевать, что все соседние дома потихоньку приходят в упадок. Упрощено все было до предела – у магазинчика даже названия не было, равно как и вывески: ничто во внешнем мире не привлекало к нему внимания и не сообщало о его предназначении. Местные жители называли его просто и скупо: «лавка», «лавчонка» – если вообще когда-нибудь его вспоминали.

Рядом с потемневшей от времени деревянной дверью прорезано было маленькое оконце – но за тусклым его стеклом нельзя было ничего углядеть, кроме кружащихся пятен каких-то весьма неопределенных форм. И хотя в самом помещении свет никогда не гас, даже самой глубокой ночью, пробивался сквозь то оконце не электрический свет, яркий и устойчивый, а некое водянистое и нетвердо мерцающее сияние. Не было также и того, кто мог бы считаться владельцем магазинчика, и никто никогда не видел, чтобы кто-либо входил или выходил из него, менее всего – жители этих трущоб. Даже если проезжающая мимо машина притормаживала у бровки тротуара и ее водитель покидал салон с очевидным намерением в ту лавчонку зайти, его хватало только на то, чтобы вдруг ни с того ни с сего развернуться, снова сесть за руль и убраться восвояси. Когда здешняя ребятня шла мимо маленького магазина, то всегда переходила на противоположную сторону улицы.

Конечно, меня очень занимало это здание – с тех самых пор, как я впервые переехал в один из старых домов по соседству. Тут же приметив его простоту и невзыскательность, я долгое время наблюдал за этим сумеречным, тускловато подсвеченным заведением – всякий раз, когда выходил на ночную прогулку. Но ни разу не замечал я в нем никаких изменений в обустройстве, не видел ничего такого, что не было явлено мне в первую же ночь наблюдения за ним.

Но все-таки однажды ночью кое-что изменилось в магазинчике – равно как и в окрестных домах. Лишь на мгновение тусклое свечение в его недрах ярко вспыхнуло, а после снова возвратилось к обычному тускло-тлеющему мерцательному состоянию. Ничего сверх этого я не увидел. И тем не менее в ту ночь я не вернулся в свою квартиру, потому как окна ее засияли тем же первозданным светом. Все старые дома по соседству загорелись одинаково, разгоняя темень позднего часа. Никто никогда больше не выйдет из них, подумал я, покидая улицы этого района, и никто никогда не захочет войти.

Возможно, я слишком глубоко проник в природу того маленького магазинчика, и вот таким вот образом сила, стоявшая за ним, предупреждала меня, что лучше забыть обо всем этом. С другой стороны, быть может, я стал случайным свидетелем закономерного процесса, чей конечный этап невозможно предугадать? Тот свет, он все еще является мне порой, во снах или как часть мысленного образа темного неба, в чьих глубинах звезды сияют слабо, нетвердо и блекло, намекая на движение какой-то размытой мглы вокруг себя, в которой невозможно различить ни внятных форм, ни ясных знаков.

4. Бездна органических форм

Долгие годы я жил со своим сводным братом, с детства прикованным к инвалидной коляске из-за врожденной болезни позвоночника. Хоть большую часть времени пребывал он в библейском спокойствии, порой его взгляды, обращенные ко мне, переполнялись горечью и какой-то едва ли не звериной дикостью. Глаза у него были странного бледно-серого оттенка и излучали такое сияние, что при встрече сразу приковывали внимание. Даже его инвалидная коляска не так бросалась в глаза, как этот необычный, почти демонический взгляд, в котором сквозило нечто ускользающее, чему я не мог найти название.