Шутка - читать онлайн книгу. Автор: Доменико Старноне cтр.№ 22

– Считайте, что я согласился. Всего доброго.

И ушел пешком по лестнице, не воспользовавшись лифтом. По-видимому, он действительно выполнял поручение жены, и делал это неохотно. Мне он показался славным человеком, я с удовольствием поговорил бы с ним о том, каким был Неаполь во времена моего детства и моей юности, до того, как я его покинул, о том, как в те времена все, и добро и зло, казалось лишь отражением среды, в которой я родился, и как сегодня и добро и зло кажутся глубоко въевшимися в человеческую плоть. Хотя у меня было полно работы, хотя было только восемь утра, я чувствовал потребность поболтать со взрослым человеком, мне уже надоело общаться только с ребенком. А Марио, подобрав грузовик, крикнул вслед соседу:

– Я положу его в ведерко и спущу Аттилио.

– Ничего ты не спустишь, – сказал я. – Иди к себе в комнату и сиди там. Сегодня я не хочу, чтобы мне мешали.

8

Не знаю уж, сколько времени я потратил на то, чтобы объединить созданные в эти дни эскизы и наброски и скомпоновать из них десять иллюстраций приемлемого качества. Работал я на совесть, работал так, словно перед глазами у меня действительно была старая квартира в мельчайших деталях и ее обитатели – боязливые или агрессивные, клубок юных тел, расплющенных о прозрачную стену, которая отделяла меня сегодняшнего от всего того, чем я мог стать. Эти существа ползали, подпрыгивали, извивались, боролись друг с другом, мучили друг друга, и, чтобы придать им законченный облик, я исчерпал в десяти иллюстрациях весь опыт моей жизни. Но я не мог целиком отдаться работе, я боялся, что забуду о Марио, который играл где-то в дальнем конце коридора, и еще больше боялся забыть о самом себе. Поэтому удовольствие от работы ни на миг не превозмогло напряжения. Просто я использовал все профессиональное умение и всю тщательность, на какие только был способен, а закончив, понял, что вкалывал исключительно для того, чтобы иметь право сказать себе: видишь, иллюстрации вчерне готовы, и я сделал их так, как ты хотел. Но не стоит рассчитывать, что они понравятся издателю.

Усталый, я принялся разглядывать большую картину, висевшую напротив. Когда я написал ее? Больше двадцати лет назад. В тот период мое творчество воспринималось в целом одобрительно, и это одобрение словно вдохнуло в меня новые силы. Мне все легко удавалось, что, в свою очередь, снова вызывало одобрение. Картина, висевшая напротив, принадлежала этому счастливому времени. Два метра в ширину, метр в высоту, только два цвета – красный и синий, каждый – одного тона, чистейшие цветовые колодцы на фоне деревянной поверхности, куда я вмонтировал настоящий металлический колокольчик. Выйдя из-за рабочего стола, я пересел в угол. Я еще не поднял жалюзи – мне всегда больше нравилось работать при электричестве, а стол стоял как раз под люстрой; в электрическом свете край колокольчика ярко вспыхивал, и возникала сияющая дуга, которая рождалась из красного и заканчивалась в синем.

Какую-то минуту мне казалось, что картина задумана удачно. Но затем решил, что это чувство удовлетворенности от старой работы на самом деле вызвано моей теперешней меланхолией. Действительно ли передо мной выдающееся произведение живописи или картина дорога мне как свидетельство той поры, когда мое тело было сильным, когда энергия во мне била ключом? Я начал искать в ней недостатки – и нашел очень много. И постепенно убедил себя, что состарился не только я сам, но и эта моя вещь. В итоге картина стала казаться мне просто испачканным куском дерева. Для чего я напылил по краям золотую краску, создав нечто вроде квадратного нимба, зачем проделал в абстрактном красочном пространстве выемку для реального предмета из металла? Мода проходит, с горечью подумал я, оставляя позади трудноразличимые следы тех, кто за ней гонялся. Я поднял жалюзи, и в комнату проник тусклый свет пасмурного дня: сегодня небо опять заволокли тучи. Я снова взглянул на картину – при естественном освещении она выглядела гораздо хуже. Красный был похож на некротическую ткань, синий напоминал грязную лужу. Уродливо и безлико. Так можно было сказать не только об этой картине, но и обо всех моих вещах, даже тех, что мне нравились, даже тех, что имели успех. Возможно, в толпе нарисованных мной привидений надо было уделить место и призракам картин, которые когда-то казались мне удавшимися, а теперь, по прошествии времени, казались полным провалом. Во мне было запрятано зерно истинного таланта, оно стремилось прорасти и поразить мир невиданными образами. Но мне – точнее, моей личности, какой ее выковало время, то есть совокупности усвоенных мной прописных истин и языков, на которых я научился изъясняться, – было под силу создать лишь произведения вроде этой картины на дереве с вмонтированным в нее колокольчиком. Право же, детские рисунки Марио, которые его хвастливые родители обрамили и развесили по стенам вокруг моей картины, и те были интереснее. Я взглянул на них: горы, лужайки, громадные цветы, загадочные звери, люди с огромными ушами, и все это нарисовано небрежными штрихами, в одних и тех же зеленых и синих тонах. Обычная детская мазня, Бетта в этом возрасте рисовала точно так же, все дети так рисуют. Мне стало невыносимо горько; я сейчас отдал бы что угодно за возможность начать все с нуля, стать кем-то другим. Надо глотнуть свежего воздуха, сказал я себе, открыл окна и дверь на лоджию. Затем пошел проветривать остальные помещения.

Я распахнул окно в кухне, потом зашел в кабинет Бетты, в комнату Марио. От затхлого воздуха у меня всегда начиналась головная боль, и мне не хотелось прибавлять к одному недомоганию другое. Все это время Марио, как положено дисциплинированному ребенку, занимался своими игрушками. Я слышал, как он разговаривал с ними, издавал разные механические звуки, выкрикивал приказы, подражал приторным голосам телеведущих. Когда я вошел, он сидел на полу и водил в воздухе рукой, в которой был зажат рогатый монстр, а в другой руке держал его противника, кого-то из супергероев. Когда он заметил мое присутствие, то на секунду остановился и бросил на меня взгляд, желая удостовериться, что я не собираюсь что-то там запрещать ему или ругать его; затем продолжил игру, словно меня не было в комнате.

Я открыл балконную дверь и поставил возле нее стул, чтобы ее не захлопнуло сквозняком, а главное, чтобы Марио не выскочил на балкон и не оказался там в ловушке. Перестелил, как сумел, наши кровати, засунул грязное белье в пакет. Но, начав рассматривать рисунки Марио в гостиной, уже не мог удержаться и краем глаза взглянул на множество рисунков, которые были развешаны и в этой комнате. Этот мальчик, размышлял я, будет расти, воображая себя исключительной личностью, которую ждет необыкновенная судьба. А как же иначе, если его родители уже сейчас, когда ему четыре года, превозносят его до небес. Взгляни на эти листки – всюду одни и те же разноцветные человечки, и здесь, и в гостиной, и в коридоре. Бетта и Саверио ничего не выбрасывали, поскольку были твердо убеждены, что в любой чепухе, нарисованной их сыном, чувствуется рука будущего гения. Я все больше мрачнел, хоть и пытался преодолеть дурное настроение, говоря себе: это от твоего физического состояния, ничего не поделаешь, старость не радость. Впрочем, у меня и раньше бывали тяжелые моменты, когда я терял веру в себя. Но сейчас, глядя на эти детские рисунки, я испытывал нечто другое, более органичное, оно бередило мне душу и требовало, чтобы его выразили полностью, до конца. К счастью, Марио пришел мне на помощь. Он прервал игру и подошел ко мне с суперменом в одной руке и монстром в другой. Указывая рукой с монстром на стену, он сказал: