Профессор попробовал их прочесть, подойдя ближе и для этого ступив на грудь нарисованному зверю. Тут снова в ушах у Андрея Владимировича заохала кукушка, намного чаще и громче, чем прежде. А Драйвер пошутил:
– Осторожно, профессор! Укусит еще!
– Не укусит, – осклабился Сенявин. – Видите крест? Он меня защитит.
И действительно: справа от беса в камне был вырезан православный восьмиконечный крест.
– Монахи, когда стали бороться с язычеством, вырезали, – сообщил Петрович. – Но не помогло, говорят – утонули на обратном пути на свой Валаам.
– Да ладно тебе!.. – брезгливо начал Сенявин и тут же поправился: – Перестаньте пугать, Анатолий!
– Я не пугаю. Этот сейд очень сильный. Ему не меньше четырех тысяч лет будет. А монахам с крестом и тысячи не наберется, – сообщил Драйвер.
Сенявин поморщился и укоризненно покачал головой.
– Я никак не могу понять, что бес тут делает, – шутливым тоном признался Ведущий. – У меня есть две версии. Первая: он держит в лапах удочку и ловит рыбу. Один из нижних рисунков похож то ли на налима, то ли на сома.
– Налимы и сомы здесь никогда не водились. Тут щуки иногда большие клюют, – возразил Петрович.
– Версия вторая, – весело продолжал Трулль. – Он держит в руках микрофон. От него, видите, тянутся линии. Это – как бы эфирные волны.
Профессор снова поморщился и снисходительно заметил:
– Я, господа, не специалист по петроглифам. Но насколько я понимаю, так сказать, в силу общей исторической эрудиции, этот якобы бес ничего в руках не держит. То, что вы приняли за удочку или за микрофон, на самом деле… фаллическое изображение. Оно через белые линии соединятся с «фут»… «Фут» на древнескандинавском языке – женский половой орган.
Петрович захихикал.
Профессор презрительно на него глянул, а Драйвер заморгал и затараторил:
– Да не вопрос! Я с обоими вами согласен. Удочка или член – какая разница? Когда все грамотно делается, там, в глубине, жизнь клюет и наружу выходит. Как-то так.
Профессор на эту скабрезную ахинею не успел отреагировать, потому что у него за спиной неожиданно прозвучало:
– Не только выходит, но и уходит.
Оглянувшись, Сенявин увидел Митю. Совсем недавно он созерцал озеро, а теперь незаметно подошел к рисунку и даже, похоже, прислушался к тому, что вокруг него говорилось. Обычно полуприкрытые Митины глазки теперь широко раскрылись и светились каким-то радостным и одновременно испуганным светом. Он не кашлял, но вздрагивал и обмирал после каждой фразы, которые произносил:
– Что бы вы с телом ни делали, хоронили или кремировали, душа после смерти в воду уходит. Именно в воду!.. Все равно – через воду или через огонь… Потому что там жизнь зародилась и зарождается бесконечно… Даже если из космоса первоначально занесена… то либо в водных каплях… либо в льдинках, которые растаяли и стали жизнью… А когда жизнь окончена… где телу и душе раствориться, как не в воде?.. Им надо вернуться к целому, изначальному… Вода испаряется и становится облаками… Облака проливаются дождями на землю, в озеро и на камни… Камни тоже умеют хранить следы… Не только атомов тела, но и мемов души.
Произнеся этот длинный речитатив, Митя принялся рыскать вокруг гранитной плиты, что-то будто ища. При этом, как не мог не отметить Профессор, проявлял удивительную подвижность для человека, который только что с трудом переступал ногами и хватался руками за поясницу.
Сенявин еще больше удивился, заметив, что Драйвер с напряженным вниманием наблюдает за рыщущим Митей. Так рыболов смотрит на оживший вдруг поплавок, сравнилось вдруг Андрею Владимировичу.
– Что потерял, Аркадич? – спросил Петрович.
– Тут дуб мог расти, – взволнованно откликнулся Митя.
– Не здесь. Он рос ближе к обрыву.
– За изгородью? – спросил Митя.
– Не было, – отвечал Драйвер. – Она была там, где могильник, внизу, рядом с болотом.
Митя замер, настороженно прислушался, а потом возобновил свое рысканье вокруг гранитной плиты.
– Ножки ищешь? – спросил Драйвер.
Митя не ответил, поглощенный розысками.
– Ножек не найдешь. Только в двух местах можно заметить следы, – объявил Петрович.
Глаза у него стали желтеть.
– Какие еще ножки?! – раздраженно спросил Профессор.
– Когда-то пониже беса стояли летучие камни, – оборачиваясь к Сенявину и нацеливая на него свой желтеющий взгляд, стал объяснять Драйвер. – Их так называют, потому что они, это самое, стояли на маленьких валунах, как бы на ножках. И некоторые из них, из больших, типа даже раскачивались взад-вперед, вправо-влево… А один из камней был не просто летучим, но еще и Звонким, как его называли. Он от ветра звенел. То маршем, говорят, грохотал. То как будто свирелью печалился.
Под желтым, почти волчьим взглядом Петровича Андрею Владимировичу стало неуютно, и он заявил:
– Представьте себе, я видел такие камни. На Белом море и на Кольском полуострове. Но чтобы на Ладоге…
– Тысячи лет стояли и ничего им не делалось, – сердито прервал Профессора Драйвер. – Их только трогать нельзя было. Но понаехали, блин, разные ученые-мученые!
Митя тем временем добрался до бесова изголовья, изрек:
– Я, кажется, понял. Он держит веретено судеб. И выплетает из озера прошлое, настоящее и будущее… Символ бесконечности. Которая перетекает сама в себя.
– Можно и так сказать, – кивнул Петрович, быстро поворачиваясь к Мите.
– А над головой у него что-то похожее на вогнутое зеркало, – взволнованно продолжал Сокольцев. – Получаются два зеркала: выпуклое и вогнутое. Вогнутое отражает энергию, идущую от озера.
– Так тоже можно сказать! – радостно повторил Петрович, не сводя с Мити пристального взгляда, и нетерпеливо спросил: – Может, ты и надпись прочтешь?
– Не прочту, – Митя решительно покачал головой.
– А я, пожалуй, попробую! – столь же решительно вызвался Сенявин. – Раз наш специалист по петроглифам, Дмитрий… э… Дмитрий Аркадьевич, отказывается удовлетворить общее любопытство, уж позвольте, друзья, это сделать одному из ученых-мученых. Я, правда, не особый знаток рунических надписей… Но, судя по тому, что тут три слова и в каждом из них по шесть рун… за исключением первых трех рун, остальные руны в трех словах одинаковые… Ставлю золотой, что здесь написано: «Тистель-Мистель-Кистель».
– И что это означает? – поинтересовался Ведущий.
– Ученые до сих пор спорят по данному вопросу, – принялся объяснять Профессор. – Согласитесь, надпись звучит весьма похоже на детское заклятие. Однако, начиная с девятого века, эти три слова встречаются на некоторых культовых камнях. И, как мне представляется…
– Здесь другое написано, – прервал его Митя.