Но ему еще предстояло это понять.
Когда этим же вечером почтовый экипаж привез их к воротам большого старого особняка, сердце Диары сжалось. Она покинула дом всего месяц назад, перед тем как поступать в аспирантуру ЦИАНИДа, но уже успела соскучиться. Ей казалось, что с того момента прошла целая жизнь.
Однако сердце в груди бешено колотилось вовсе не по этой причине. Просто, сжимая мужскую ладонь, она чувствовала все то, что так тщательно скрывал Лютер-Лаэрт за маской внешней невозмутимости.
Открыв ворота ключом, который всегда носила при себе, Диара потянула замершего некроманта за собой.
Вокруг было тихо. Солнце уже клонилось к горизонту, и, похоже, отец с матерью были дома. В это время они обычно сидели у камина и играли в карты, иногда тренировали магию в зале или занимались своими делами. Например, Леора Бриан Торре-Леонд любила выращивать колдовские мхи, светящиеся в темноте и обладающие различными волшебными свойствами. Специально для этого Тайрел пристроил к дому небольшую комнату с раздвижной крышей. Днем она была наглухо закрыта, а с заходом солнца открывалась вручную, чтобы свет луны падал на волшебные растения. Сам Тайрел в это время, как правило, отдыхал, его любимое занятие — уход за собственным зверинцем — уже становилось неактуально. Большинство магических животных ночью предпочитали спать.
— Волнуешься? — спросила Диара, поднявшись на крыльцо и постучав огромным дверным молоточком в форме головы виверны, издавая громкий звук, способный разбудить полдома.
— Вот еще, — буркнул Лютер, но, как только Диара повернула к нему голову, приподняв бровь, он вдруг сжал ее руку. Просто сжал, но это было похлеще любого признания.
Ждать пришлось недолго. Внутри дома раздались тихие шаги. В неторопливых, немного шаркающих звуках Диара узнала поступь матери, передвигающейся в любимых тапках.
— Кто там? — прозвучал ее удивленный голос.
Похоже, вечером выходного дня чета Брианов не ждала случайных гостей.
— Мама, это я! — ответила девушка, не в силах скрыть счастливую улыбку. — И я не одна!
— Диара?! — раздался беспокойный голос за дверью. — Сейчас открою!
Несколько томительных секунд, скрип проворачиваемого замка, и дверь распахнулась. На пороге очутилась худенькая красивая женщина неопределенного возраста с тонким шрамом на щеке и длинными, сумеречно-белыми волосами, спускающимися по плечам.
— Диара, что-то случилось? Ты так неожиданно приеха… — начала было говорить женщина, выскочив на порог и обнимая девушку. Но ее вопрос оборвался, так и не прозвучав до конца, как только она увидела Лютера. Светло-голубые, едва ли не прозрачные глаза, делающие ее похожей на фею или призрака, широко распахнулись, а дыхание застряло в груди.
— Мама, это… — начала было говорить Диара, но в этом не было необходимости.
— Лаэрт, — выдохнула женщина, а из ее глаз полились крупные слезы.
И когда она обняла своего приемного сына, больше не нужно было никаких слов.
Лютер сначала замер в нерешительности, не веря, что его узнают. Готовый к долгим настороженным разговорам, скованным улыбкам, когда воспоминания начнут потихоньку возвращаться. Но когда мать обняла его, в один миг расслабился, и из его тела исчезло все напряжение. Он закрыл глаза и негромко спросил:
— Как ты узнала меня, мама?
Леора всхлипнула, поглаживая его по спине, как ребенка. После прозвучавшего вопроса она немного отодвинулась от него, но так и не перестала обнимать. Затем улыбнулась и ответила, стирая мокрую дорожку с щеки:
— Я не могла не узнать мальчика, которого сначала спасла от смерти, затем растила все детство, а потом потеряла. Какой бы я была матерью, если бы не узнала своего сына?
Губы Лютера дрогнули, но он оставался слишком серьезен, чтобы улыбаться. И все же Диара видела, как после этих слов засветились его глаза.
В этот момент за спиной Леоры раздались тяжелые шаги, и буквально через пару секунд на пороге появилась мощная фигура бывшего императорского друида.
Лютер замер, столкнувшись с уверенным, пронизывающим насквозь взглядом золотисто-карих глаз, точно таких же, как у его Диары.
Тайрел Бриан Торре-Леонд не сказал ни слова, глядя куда-то глубоко-глубоко внутрь парня, сдвинув густые брови на бородатом лице.
Воздух словно затрещал от напряжения.
Короткая тишина опустилась на крыльцо дома, а затем вдруг разрезалась высоким громким звуком, когда хозяин дома вставил пальцы в рот и свистнул.
Лютер вздрогнул, и, кажется, мать хотела что-то сказать, объяснить. Диара видела, как в эту секунду на лице парня мелькнула болезненная мысль: «Не узнал…»
Но мысль эта мгновенно была подавлена, словно Лютер пытался уверить себя, что в этом нет ничего ужасного.
«Подумаешь — забыл… Прошло слишком много лет», — читалось на его лице.
Однако все равно это его ранило.
Внезапно откуда-то сверху раздались мощные хлопки крыльев. Диара подняла голову вверх и заулыбалась, заметив, как прямо с неба на порог дома спускается, блестя голубоватой чешуей, виверна. По ней девушка тоже успела соскучиться. Крупная крылатая тварь, отдаленно напоминающая дракона, что-то прокричала и опустилась возле своего хозяина. Блестящая чешуя светилась и переливалась, а мощные когти высекали из каменной плитки искры.
Лютер невольно сделал шаг назад, но тут же замер.
Тайрел протянул руку к одной из опаснейших тварей Диких лесов и, погладив ее по умной морде, проговорил, не сводя пронизывающего взгляда с Лютера:
— Лети за сыновьями, Шерхияз, пусть срочно приезжают. Скажи, что Лаэрт вернулся домой…
Они сидели за большим столом, накрытым прямо посреди сада. Яркое утреннее солнце заливало улыбающиеся лица уже немолодой четы Брианов и всех их семерых детей. Старшие сыновья смеялись, то и дело подшучивая над младшим, которого не видели столько лет. Правда, теперь он не казался таким уж маленьким, а потому шутки и подколы в основном сыпались в обе стороны.
Слева от Лютера с Диарой расположились трое мужчин, двое из которых были близнецами. Все они казались ужасно похожими друг на друга — и еще сильнее походили на своего отца. Такие же мощные, широкоплечие и темноволосые. С правой стороны сидели еще двое братьев, один из которых полностью копировал остальных мужчин семейства смуглой кожей и темными волосами. Лишь самый последний из братьев оказался таким же светлым, как мать. Даже его ресницы блестели серебром в солнечном свете.
Лютер помнил их всех так, словно они расстались вчера, и сейчас не мог поверить, что прошло столько лет. Каждый из них изменился. Всем братьям давно уже перевалило за тридцать, а родители приближались к шестому десятку лет. Однако, как ни странно, тем, кто не был знаком с их семьей, со стороны могло бы показаться, что все они примерно одного возраста.