Некромант резко развернулся, сделал несколько стремительных шагов к своей комнате и с ноги выбил запертую на замок дверь. Хвала богам, что она давно держалась на одном честном слове, а он не планировал ее чинить, ведь прежде, когда он жил один, в этом не было никакой нужды.
Приблизившись к собственной кровати, стоявшей у самого окна, он наклонился и почти кинул девчонку на ярко-алое покрывало с гербом академии. А сам навис над ней, упираясь в подушку напряженно выпрямленными руками по обеим сторонам от ее лица.
Тяжело дыша…
Диара снова закрыла глаза и сонно вздохнула.
Ее черные волосы рассыпались по кровавой ткани, касаясь его кистей, сжатых в кулаки. И бледное лицо казалось еще белее.
Лютер разглядывал его, как отравленный, что продолжает тихонько слизывать убивающий его яд.
Ярко-красные губы, слишком контрастные, живые на алебастровом фоне. Губы, к которым он наклонился, уже почти касаясь…
В ушах гулко стучало, оглушительно.
Диара сводила его с ума. Ее высокая грудь под тонкой тканью задравшегося платьица… Длинные стройные ноги. Слишком заманчиво сжатые колени. Одно бедро, приподнятое чуть выше другого…
Лютер почувствовал, что захлебывается воздухом.
Он опустил взгляд и чуть отклонился в сторону, глядя, как лунный свет из окна падает на гладкую, ничем не прикрытую кожу. А затем будто со стороны увидел, как его рука медленно поднялась и, лишь на долю секунды застыв в воздухе, мягко опустилась на приподнятое колено.
Через ладонь в плоть, в вены будто нырнула стая пираний, пробираясь все глубже и глубже.
Лютер сглотнул слюну в пересохшем горле. И неторопливо провел пальцами по женскому бедру.
Вверх…
Гладкая бархатная кожа сводила с ума. Будила внутри него дикого голодного зверя. Кого-то другого, кого Лютер не знал.
Его чужая рука двигалась все выше, пока не застыла возле кромки платья, коснулась его… и вдруг, словно не заметив преграды, скользнула дальше, остановившись лишь тогда, когда дотронулась до тонкой линии шелка.
Кружевного. Черного, как его безумие…
Диара вдруг глубоко вдохнула, чуть запрокинув голову, но так и не открыв глаз. Зато ее губы слегка распахнулись, а подбородок приподнялся, демонстрируя гладкую шею.
Лютер задержал дыхание. Воздух не просто обжигал, он будто сгустился как смола.
Некромант наклонился к девушке, продолжая судорожно сжимать пальцами ее бедро. И оказался вдруг так близко к ее лицу, что расстояние между ними уже почти совсем пропало.
Ее губы… Дыхание, срывающееся с них, — воздух, который он мог втягивать в себя вместо густой смолы, разлившейся вокруг.
Последний миллиметр.
Лютер закрыл глаза, почти ощутив мягкость.
Но когда он вновь открыл их, первое, что увидел, — все то же бледное лицо и опущенные веки.
Показалось, что где-то внутри захрустели осколки стекла, будто кто-то шел по ним голыми ногами. Но больно было так, словно шел он сам.
Она не слышала его и не чувствовала, и вряд ли вообще пожелала бы видеть, если бы могла соображать нормально.
Гадкое сходство его самого с тем же Лайошем резануло изнутри по ребрам ржавым кинжалом.
Резко выпрямившись, Лютер встал с кровати и молнией направился к выходу, перешагнул порог и убрался прочь, так громко хлопнув дверью, что она едва не слетела с петель окончательно.
ГЛАВА 6
Диара
Диара свернулась калачиком на мягкой постели, которая пахла так приятно и знакомо. Пахла домом, который остался очень далеко, а еще чем-то теплым и мягким, укутывающим. Тем, от чего щемило где-то в груди.
И ей снился сон. За закрытыми веками мелькали картинки далекого прошлого, которое от времени уже успело подернуться пеленой забытья. С годами забывается даже то, что очень хотелось бы запомнить. Самые светлые и чистые воспоминания, и быстрее всего — улыбки, взгляды и лица.
Сейчас перед Диарой вдруг промелькнуло то, чего она не видела уже пару десятилетий.
Два маленьких ребенка лет четырех играли в большой куче песка, насыпанной прямо напротив большого особняка, увитого плющом. Солнце ослепительными лучами играло на пухлых улыбчивых щечках, на блестящих серебряных лопатках, испачканных в земле, на формочках и маленьких тарелочках.
Мальчик встряхнул короткими перепутанными волосами и широко улыбнулся. Затем достал что-то из-за спины и протянул девочке, что сидела перед ним.
— Делжи конфету, — проговорил он с крайне довольным видом.
Глаза девочки заблестели, она быстро схватила подарок, но тут же ее лицо возмущенно вытянулось:
— Это не конфета, Лаэрт! Это песок, завернутый в фантик!!!
Мальчик весело засмеялся, а девочка недолго думая легонько стукнула его лопаткой и фыркнула что-то себе под нос, продолжая делать куличики так, словно не замечает друга.
— Пелестань злиться, Ди-ди, — через несколько мгновений проговорил мальчик, подергав подругу за коленку. — Хочешь, ласкажу загадку?
Девочка подняла на него любопытный взгляд и с недоверием кивнула.
Хрустально-голубые глаза мальчика ярко блеснули.
— Знаешь, почему скелеты не любят болеть?
Девочка затаила дыхание.
— Нет, а ты мне скажешь? — по-детски пробормотала она.
— От этого у них кости ломит! — ответил мальчик и улыбнулся так заразительно, что девочка не смогла не улыбнуться в ответ. А спустя секунду они оба так громко и весело захохотали, что их услышали из-за забора, калитка в котором в это утро была распахнута настежь.
— А кто это тут хохочет, как чахоточная лошадь? — раздался голос со стороны дороги.
Друзья повернули головы и встретились взглядами с еще одним мальчишкой, который был на два года старше.
— А, это Диарка — доярка! — продолжил он, встав напротив входа на территорию особняка, но не решаясь проникнуть внутрь. — И ее дружок — сочный пирожок Лаэрт!
— Не обзывай Диа… ру, — мрачно протянул в ответ четырехлетний мальчик и вдруг перестал картавить.
Девочка отложила лопатку, нахмурившись, глядя то на друга, то на гадкого задиру у забора.
— А что ты сделаешь? — продолжал парень, что жил по соседству. Он любил издеваться над малышами, чувствуя себя старше и сильнее. Впрочем, у него это получалось далеко не всегда. — Может, забросаешь меня песочком, сочный пирожок — дояркин дружок?
Лаэрт медленно встал на ноги, отложил формочки и, ничуть не испытывая страха, неторопливо подошел к задире, который оказался на голову выше его.
— Уходи отсюда, — сказал он, глядя ему в глаза и стиснув ладошки в кулаки.