София осторожно прошла в гостиную, уже в напряжении, поскольку тишина настолько давила, что ее требовалось чем-то наполнить. Возник навязчивый образ тети на диване. Вызвав его, София напугалась так, что у нее участился пульс. Но гостиная была пуста. Кресла и диваны закрыты простынями. Экран телевизора покрыт толстым слоем пыли, до которой через щель в занавесках добиралось солнце.
Кровати в двух маленьких спальнях были застелены. Как глупо, что сюда давно никто не приезжал… Бабушке наверняка хотелось бы, чтобы они пользовались домиком. Здесь вполне можно жить – стоит лишь основательно пройтись по пыли тряпкой и шваброй, включить электричество, подсоединить воду, и станет по-настоящему уютно…
София нашла главный рубильник, потом подсоединила воду в прачечной, рядом с домом. Сунула еду в холодильник. Повернула на кухне кран, и из него хлынула ржавая вода, которая вскоре посветлела.
Сперва София собиралась лишь немного прибрать, но, начав, не смогла остановиться. Она вытирала пыль и подметала. Чистила душ и туалет. Словно компенсировала их давнее пренебрежение домиком. Да что там – ей прямо-таки казалось, будто бабушка стоит в комнате и кивает, радуясь, что кто-то наконец занялся ее жильем…
Проголодавшись, София съела только хлопья с молоком и продолжила убираться, пока не прошлась по всем комнатам. Решила, какую комнату займет. Повесила запасные джинсы и футболки в шкаф.
Когда она копалась в рюкзаке, ее рука наткнулась на коробочку с диктофоном. Восторг сразу охладел. Она улеглась на диван в гостиной, подсунула под затылок подушку и, еще не начав слушать, содрогнулась. Ей не хотелось впускать Освальда в этот симпатичный домик. Но София нажала на «Пуск» – и раздался голос, который она научилась слушаться, бояться и ненавидеть. Он загрохотал между стенами, поначалу серьезный и официальный.
«Это – набросок романа, который я собираюсь написать в будущем. Поэтому то, что не основано на моей реальной жизни, несущественно».
Потом голос изменился. Казалось, будто Освальд погрузил себя в транс, поскольку говорил несколько вяло, точно в полузабытьи.
«Я даю шмелю немного полетать в маленьком аквариуме. Шмель пытается выбраться наружу, сердито жужжит, но лишь ударяется о стенки. Потом, ненадолго сдавшись, он неподвижно сидит на лежащем на дне аквариума куске линолеума».
У нее закружилось в голове.
Что это, черт возьми, такое? Роман о шмелях?
На диване лежал плед; София завернулась в него, поскольку, хотя на улице было по-прежнему тепло, в домике вдруг показалось немного сыро. Когда запись продолжилась, она начала что-то понимать, поскольку теперь голос описывал картину из прошлого, разыгрывавшуюся в знакомых ей местах.
Голос все звучал и звучал без конца, останавливаясь лишь ради пущего эффекта. Проклятый голос говорил об убийстве людей так, как говорят о приготовлении чашки кофе. Тем не менее София продолжала слушать. Интересовалась, к чему идет дело, и страшилась того, чем это закончится.
Когда запись кончилась, пришли слова.
– Черт побери, черт побери, черт побери! – громко произнесла София.
Она полежала, уставившись в потолок. Поняла, что боится. Подобного страха ей испытывать еще не доводилось. Возникло ощущение, что вот сейчас окна в домике разлетятся вдребезги, и Он внезапно окажется здесь, глядя на нее глазами убийцы…
София встала с дивана и заперла обе двери. Покопалась под раковиной, пока не нашла кусок картона, который прикрепила кнопками к разбитому окошку. На всякий случай приставила к двери стул. И принялась расхаживать по дому, не зная, что ей делать.
Что-то в записи не давало ей покоя. Что-то, казавшееся поначалу несущественным, теперь никак не отпускало ее. Она прижала ладони ко лбу. Попыталась включить мозг. И тут в голове всплыли слова:
«Скалы находятся слишком глубоко. Удариться головой под Дьяволовой скалой невозможно».
Мысль возникла, словно сильный озноб, начавшийся в мозгу и распространившийся по затылку. Она была абсурдной, идиотской и совершенно безумной. Но когда София отбрасывала ее, мысль возвращалась. Что-то свербело в подсознании. Раньше какие-то вещи не сходились. Теперь голос Освальда оживил их так, что они сливались, образуя некое невероятное целое. Дело было не только в замечании по поводу Дьяволовой скалы, но и в самом способе, каким этот Фредрик, или Освальд, или кто он там есть, сбежал с острова.
Картины становились отчетливее.
Так ловко пронзившее морскую поверхность тело…
Накатывавшие с моря волны и голова, которая должна была появиться, но так и не появилась…
Вернулись звуки того дня.
Вой моря и ветра и отдающаяся эхом тишина на скале, где он недавно стоял…
И голос его сестры в телефоне, в котором полностью отсутствовал намек на горе…
София медленно свыкалась с мыслью, что так могло быть.
Она впускала ее и выпускала наружу, как медленное дыхание, сопровождаемое мыслью.
Ведь он действительно был таким. Тогда, под конец. Закрытым и несговорчивым, и, когда все шло не так, как ему хотелось, он устранялся.
Предоставлял другим получать удары.
Более безумной мысли ее никогда не посещало.
Тем не менее, по мере того как София свыкалась с ней, ее убежденность росла. Она побежала на кухню, выхватила анонимную сим-карту и вставила в телефон вместо своей. Вытащила рюкзак и открыла зубами кармашек. Нашла то, что искала, и попыталась набрать номер, но руку словно парализовало, пальцы отказывались действовать. Когда София все-таки смогла пошевелить ими, они так сильно дрожали, что номер удалось набрать лишь с третьей попытки.
Когда знакомый теплый голос ответил ей, она, немного поколебавшись, заставила себя заговорить.
– Я знаю, что он здесь. И теперь хочу с ним поговорить.
48
В телефоне надолго замолчали.
– Простите, кто это звонит?
– Можешь сказать ему, что это София и что я не положу трубку, пока не поговорю с ним.
– София, это, вероятно, какая-то ошибка, он…
– Это не ошибка. Я знаю, что он здесь. И хочу поговорить с ним.
Не сдавайся! Стой на своем!
– Но ты ведь знаешь…
– Если он не поговорит со мной, я позвоню Освальду и скажу, что он жив. Так ему и передай.
– Прекрати, черт возьми! – Милый голос преобразился и стал по-настоящему злым.
– Но я не отступлюсь, вот в чем дело, – проговорила София, добавив в трубку немного отчаяния. – Понимаешь, мне требуется его помощь.
– Подожди…
Опять наступила тишина. Чересчур надолго. Сперва она подумала, что Ванья просто сбросила звонок, но тут на заднем плане послышалось слабое бормотание.