Все стояли молча. Вуд сказал:
— Пусть это послужит уроком для всех вас. Мне следовало бы повесить его.
13 января
Ревущие сороковые опять наполнили паруса ветром, и «Буффало» весело бежал по Индийскому океану. При такой скорости хода берега Земли Ван-Димена, по словам солдата охраны, сменившего Хьюитта, должны были появиться на горизонте с востока не позднее чем через три недели. Узники не видели Хьюитта со времени экзекуции и с радостью восприняли известие о том, что его раны начали заживать. Ему не позволили вернуться в охрану, ему поручили менее важное задание.
Они были на палубе, на прогулке. Охрана теперь не очень строго следила за тем, чтобы они не разговаривали между собой в это время, и когда Шарлю Хуоту потребовалось сесть, Мартин присел на корточки рядом с ним. Некоторое время они наблюдали за тем, как вздымались серо-зеленые волны, пенились на верхушках и катились дальше. В конце концов Мартин заговорил:
— Шарль, Хьюитт сделал нам много доброго. Он спас тебя, принося воду. Но перед тем как они принялись истязать его, у меня была возможность сказать что-то в его защиту, а я промолчал. Я спокойно стоял, а они исполосовали его спину в кровь. Это было ужасно, я ничего не сделал. Неудивительно, что все считают меня трусом. Я трус, Шарль.
Хуот пристально смотрел на волны.
— Не мучай себя, мой юный друг. У тебя доброе сердце. Ты бы не остановил это избиение.
— Но ты бы не стоял просто так, Шарль. Я знаю, ты что-нибудь да сделал бы.
— Мы все сожалеем о чем-то, Мартин. Не кори себя. Возможно, что я поступил бы так же, как и ты, хотя вода, принесенная Хьюиттом, облегчила мою участь. Позволь я расскажу тебе историю.
Мартину пришлось напрячь слух, чтобы расслышать тихий голос Хуота.
— Это произошло во время восстания. Мы были в Одельтауне и загнали британцев в церковь, или так нам казалось. Мы все сидели за каменной стеной и готовились разделаться с ними окончательно, когда они вылезли с пушками и направили их на нас. Мы разбежались, как овцы. Кое-кто пытался удержаться, но в результате остались только двое: я и еще один человек. Это была женщина.
Мартин подался вперед.
— Женщина? Ты уверен, Шарль?
— Да, это была женщина, да еще какая! — Он схватил Мартина за руку. — У нее не было страха, Мартин. Она стояла во весь рост и стреляла в шеренги британцев. Я понимал, что у нас не было шансов, что нам нужно было бежать. Я окликнул ее, но она не обратила на меня внимания. Она просто продолжала стрелять. На какой-то миг я задумался: с одной стороны, хотелось бежать, но с другой — я чувствовал, что должен добраться до нее и утащить с собой. И тут я услышал ее голос. Она заряжала свою винтовку, смотря на что-то поверх голов британцев, и одновременно звала кого-то. Я не мог разобрать слов. Потом я побежал. Я оставил ее. Ты видишь, Мартин, я тоже трус. Я мог бы спасти ее. Я часто думаю об этом.
Мартин долго сидел и молчал. Он забыл о Хьюитте. В его голове роились воспоминания. Она умерла так, как он себе и представлял: благородно, глядя на видение, вдохновлявшее ее. Ему хотелось бы, чтобы он вел себя так же у Конаваги или в Бейкерс-филде. Он сощурился и принялся смотреть на вздымавшиеся волны. Подождав немного, чтобы обрести возможность говорить спокойно, он наконец сказал:
— Не грусти, Шарль. Я тоже встречал женщину, подобную этой. Она не пошла бы с тобой. Ей было предназначено умереть в тот день. Она была избранной и шла путем избранных.
13 февраля
Расплывчатые очертания берега выплыли из-за горизонта длинной низкой линией. Последующие три часа эта линия приближалась, и к сумеркам «Буффало» оказался в устье реки Дервент в Земле Ван-Димена.
После того как на следующее утро «Буффало» подошел к якорной стоянке в Хобарте, среди заключенных воцарилось настроение мирной завершенности. Они прибыли. Это была не Новая Голландия, которая лежала к северу через пролив, отделявший Землю Ван-Димена от материка, но это была часть Большой Южной Земли. Для узников из Верхней Канады Хобарт означал конец их долгого путешествия. Их собрали на палубе, где под облачным небом изгнанники впервые взглянули на свою новую страну. Бухта была большой и широкой, несколько судов уже стояло в ней на якоре. На многих были другие, не английские флаги, и Мартин впервые увидел приземистые, сильные обводы китобойных судов с гарпунными пушками на носу, напоминавшими жало насекомых. Сам по себе город оказался небольшим и ухоженным, но в нем чувствовалось какое-то одиночество. Город был окаймлен бушем, а прямо над группой белых строений, формировавших поселок, нависала единственная гора, настолько высокая, что ее вершина терялась в тумане.
Остановка в Хобарте была достаточно приятной для патриотов. Их рацион значительно улучшился, к нему прибавилось свежее мясо и овощи. Но время проходило так же однообразно, за исключением того дня, когда на берег сходили заключенные из Верхней Канады. По этому случаю капитан дал специальные указания, к большому неудовольствию Блэка и Ниблетта, по которым патриотам разрешалось попрощаться со своими товарищами.
Это была чрезвычайно эмоциональная сцена. Разделенные по языку, религии и обычаям, обе группы изгнанников встретились на палубе, чтобы проститься друг с другом. Мартин обнаружил, что он обнимался с людьми, с которыми даже никогда не разговаривал, слушал их прощальные слова, иногда произносившиеся на ломаном французском языке. В самом конце стоял Тауэлл. Никто из патриотов не разговаривал с ним, и Мартин быстро отметил, что он держался отдельно от своих товарищей. Тауэлл остановился перед Мартином, который не сдвинулся с места, заставив себя взглянуть в глаза человеку, пытавшемуся его убить, человеку, которого он привык бояться. Ни слова не было сказано, но, когда Мартин увидел, что тот уходит, он почувствовал облегчение, смешанное с удовлетворением. Один рок, преследовавший его, исчез. Он выжил. Не понимая почему, он чувствовал себя прощенным, словно между ними всеми установилось невысказанное понимание того, что на его счет просто ошибались.
25 февраля
Патриоты стояли на палубе целый час и смотрели, как берег проплывал мимо них. Повсюду была та же дикая природа, как и на Земле Ван-Димена. Повсюду высокие грубые скалы, а под ними широкой извилистой полосой лежали песчаные пляжи. Патриоты были заметно возбуждены. Несколькими часами позже они должны были прийти в Сидней. Как и другим, Мартину было трудно ждать. Пять долгих месяцев они с тупым терпением переносили множество мучений, не думая о будущем, но теперь, когда они почти прибыли на место, ожидание становилось невыносимым.
Утро давно уже наступило, когда «Буффало» вошел в широкий проход, разрывавший береговую линию. На краю южной стороны прохода стоял маяк, выступая на тридцать с лишним метров над уровнем моря. Рядом с ним не было ничего, кроме груды серо-коричневых камней. Оконечность северного края выглядела совсем жутко. Вертикальная каменная стена вырастала там прямо из моря, словно бросала вызов огромным волнам, безрезультатно разбивавшимся в брызги у ее основания. В заливе море стало тихим и спокойным. Патриоты вытянули шеи, стараясь первыми увидеть Порт-Джексон. С борта открывался великолепный вид: оливково-зеленая вода широких бухт и узких бухточек, пляжи и скалы по берегу казались затейливым капризом природы. Все выглядело так, будто какой-то великан вырвал кусок берега и раскрошил его по собственной прихоти.