– Что их напугало?
– То, как упал вертолет. Ну и кое-что еще…
– Объясни понятнее. – Клинт нахмурился, в уголках глаз и рта проступили глубокие складки. Глядя на него, Хант с изумлением понял, что его старому знакомому тоже страшно. – Клинт?
– Вертолет не должен был упасть.
– Всякое случается.
– У Чарли Рейвенвуда за спиной сорок лет летной практики. «Щит пустыни». «Буря в пустыне»
[20]. Дважды награжден. Ты ведь и сам это знаешь, да?
– Знаю.
– Так вот, он влетел в дерево.
Хант попытался представить себе эту картину.
– Не понимаю.
– Он врезался в дерево на высоте шестидесяти футов. На небе не было ни облачка. Ни ветра, ни тумана. Ну, и не только это. Связь постоянно прерывается. Радио то работает, то нет. Люди вязнут в топи, сбиваются с пути, пропадают.
– Ошибки и…
– Нет, Клайд! Ты не слушаешь!
Теперь Хант слушал. За тридцать лет знакомства он ни разу не видел, чтобы Клинт повышал голос в обычном разговоре.
– Ладно. Расскажи.
– Когда я говорю, что люди сбиваются с пути и пропадают, я именно это и имею в виду. Пропали два человека из разных поисковых партий. Пошли и не вернулись, исчезли.
– Невозможно.
– Не знаю, что и сказать… Вот они были, и вот их уже нет. Люди потрясены. Напуганы. Но не это хуже всего.
– А что?
– На болоте еще есть группы. И мы по-прежнему несем потери.
* * *
О происходящем на болоте или, если уж на то пошло, вообще в мире за пределами округа Рейвен, Колсон Хайтауэр имел весьма слабое представление. Помощником шерифа он стал, чтобы мама гордилась сыном, и с тем расчетом, что форма добавит ему привлекательности. И в одном, и в другом он не ошибся. Мама больше не вспоминала, какой он слабовольный и каким посредственным был учеником. В коричневой форме из полиэстера Колсон выглядел настоящим щеголем. И так думала не только мама, но и Дженни Клейберн. В конце концов она вышла за него замуж, и они прожили вместе уже двенадцать счастливых лет. У них была собака и домик с садом и огородом, в котором Дженни выращивала помидоры, огурцы и морковь. Наблюдать за ней, когда она работала там – руки в земле, мягкая, кругленькая фигура упакована в обрезанные джинсы и старую рубашку, – было чистое удовольствие. Дженни усаживала его в тени, приносила ему пиво и говорила: «Отдохни, расслабься, у тебя был трудный день, ведь ты заботился о безопасности мира». Говоря это, она всегда улыбалась, и от нее пахло теплой землей и зеленью, а ее губы мягко касались его щеки.
Шагая через болото замыкающим в шеренге, Колсон думал о саде Дженни. Эта часть работы удовольствия не доставляла. Ему нравилось разъезжать на машине, заниматься бумагами и чистить оружие раз в неделю, пусть даже стрелять из него и не случалось. Нравилось выступать с презентациями по безопасности перед учащимися в школе, работать на футбольных матчах пятничными вечерами и, после того как трибуны опустеют и все благополучно разойдутся по домам, пить пиво с другим помощником шерифа. Ему нравилась чистая, безопасная, предсказуемая сторона работы, и он не расстраивался, когда старшие злились или огорчались из-за отсутствия у него честолюбия. У него была форма и Дженни, а большего и не требовалось.
За эти мысли Колсон и держался, пока болото пыталось сломать его. Топь, жара, потеря радиосвязи, а еще тот факт, что никто не знал, где именно они находятся, хотя группу вел старик, воевавший на войне, обучавший солдат и по идее знавший лес как свои пять пальцев.
Оказалось, что нет, не знает.
Старик кружил, путался, терял ориентировку и столько раз сбивался с пути, что им дважды приходилось разматывать веревку и вытаскивать одного из своих, попавшего в трясину.
Колсон думал о жене. Думая о ней, он зацепился за куст ежевики и грохнулся в грязь. А когда поднялся, все еще думал о Дженни. Шея у нее покраснела от солнца, но Дженни пахла огородом и лосьоном, который любила.
Лилии…
Да, от нее пахло лилиями. Лилиями, ломаными стеблями и мягкой, теплой землей.
– Дженни…
Он произнес ее имя вслух, и в этом не было ничего странного. Группа как раз пересекала мелководье, и из-за хлюпанья под ногами и ругательств его никто не слышал. Колсон замедлил шаг, а когда услышал пение Дженни, ее чистый, милый голос, остановился совсем. Эту песню она часто пела в саду, и теперь он слушал ее целую долгую минуту. Звуки повисли в воздухе, словно последний, слабый звон далекого колокола, и Колсон вслушивался в них напряженно, наклонив голову. Группа ушла вперед, но он даже не заметил этого. Воздух густел, наполняясь невидимым туманом, и ощущение присутствия жены где-то рядом только усиливалось. Колсон улыбнулся.
Милый…
Он оглянулся, но никого не увидел.
Приди ко мне…
Слова застряли в голове, а болото накрылось клубящейся туманной пеленой. Колсон стоял на зеленой траве, а Дженни лежала на спине, протянув к нему руки и призывно улыбаясь.
Бедненький…
Она привлекла его к себе, и Колсон опустил голову ей на грудь. Он плакал и сам не знал почему. Все такое большое… Мир, надежды и ожидания…
Просто дыши, милый. Просто дыши…
Трава выглядела какой-то не такой, бесформенной и мокрой, но Дженни была той самой, его Дженни, и от нее пахло всем тем, что он любил: домом и садом, двориком и лилиями. Она обнимала его крепко-крепко, и Колсон ловил себя на том, что никогда не испытывал такого блаженства. Держа в руках воплощение всех своих желаний, он глубоко дышал и даже не удивлялся тому, что жена такая мокрая, и запах от нее густой, как вода. Крепче и крепче он сжимал мягкое, податливое тело, втягивал в легкие и радовался, как человек, тонущий в самом дорогом и обожаемом.
* * *
Развернувшись на дороге, Луана отъехала на милю, припарковалась и, как сбежавший и вернувшийся домой подросток, проскользнула в лес. Тропинки открылись ей удобными дорожками, деревья расступились, и она, осматриваясь, узнавала в них старых знакомых. Обделенная многим в детстве, Луана жила лесом: долгими прогулками, молчаливыми холмами и сопровождавшим ее повсюду желтым светом. Когда начались сны, только лес принял ее слезы. Мать требовала деталей и подробностей, надеясь найти в них просветление или понимание. Бабушка, несшая проклятие видений целых восемьдесят лет, была еще хуже. Желание покончить со всем этим превратилось в насущную потребность. Стоит ли удивляться тому, что в итоге Луана сбежала и что даже теперь ненависть шла по лесу рядом с ней? Она считала себя отщепенкой, отступницей от извращенной веры, однако следовала по тем же тропинкам и слышала людей далеко на болоте. Не попадаться им на глаза было совсем не трудно. Кладбище находилось к югу от старой церкви – полмили через лес, – и Луана шла легкой, пружинящей, неслышной походкой. Перебравшись через каменную стену, она присела возле указателя. На поляне было тихо, только черные дрозды перелетали с ветки на ветку. Через какое-то время птицы расселись на вершине висельного дерева, равнодушно взирая на приближающуюся Луану. Задерживаться надолго она не стала и, достав нож, провела лезвием по ладони.