Манхэттен-Бич - читать онлайн книгу. Автор: Дженнифер Иган cтр.№ 112

Нелл села в кресло у изголовья кровати – туда Анне предстояло положить голову.

– Мисс Конопка ничего не увидит, – сказал доктор Соффит. – Зато она будет около вас и подержит вас за руку, пока вы будете спать. Верно, мисс Конопка?

– Конечно, подержу, – сказала Нелл.

В присутствии доктора она заметно успокоилась.

Конопка. Полька, услышала Анна отцовский голос и заплакала. Она легла на спину, вытянула ноги и под простыней вцепилась в кости таза. Нелл взяла ее руку и сжала в своих дрожащих ладонях.

– Через полчаса все будет позади, – сказала она, но ситуация была настолько серьезная, что многочисленные слои притворства, обычно окутывавшие Нелл, теперь словно огнем выжгло, и обнажилось стремление покончить с делом и уйти.

– Сейчас он даст тебе подышать хлороформом. И ты заснешь.

– Постарайтесь расслабиться, мисс Керриган, – сказал доктор Соффит.

Он стоял сзади, Анна его не видела, но голос – точь-в-точь как у доктора Дирвуда. Анна рванулась было сесть и посмотреть на врача. Сердце в груди так и подскочило.

– Расслабьтесь, – мягко сказал доктор Соффит.

Он подсел к ней, в руках держит что-то. Доктор придет. Доктор пришел! Он уже здесь, значит, все будет хорошо.

Но к Анне пришел вовсе не доктор Соффит, а ее сестра. И тут же, в один миг – такое с ней случилось лишь в ту ночь с Декстером Стайлзом, – ей живо вспомнился молочно-бисквитный запах Лидии, ее нежная кожа, шелковистые волосы. И ее свернутое клубком недоразвившееся тело. Настойчивый трепет ее сердца. И неизменно парящий над ней, словно сотканный из тончайшего газа образ той Лидии, какой она могла бы стать.

Мечта, сон: бежит юная красавица, ее голые коленки сверкают на солнце. Девушка, которую видишь мельком, уголком глаза. Может быть, теперь Анне удастся сделать эту мечту явью.

Доктор приставил к ее губам какой-то конус, из него пошел сладковатый газ – тот самый, который она уловила в приемной, только куда более насыщенный.

– Нет, – сказала она.

Нелл склонилась к ней, в глазах подруги читался тот же ужас, который испытывала сама Анна. Пары эфира достигли ее мозга: тень, навевающая сон, становилась все гуще, словно туча, которая вот-вот разразится дождем. Анна представила, как она выйдет из клиники – одна, без ничего, без никого. А внутри, там, где что-то было, – пустота.

Бегущая девочка. Мечта.

– Нет, – повторила она, глядя на Нелл. – Скажи ему, пусть прекратит.

Но под конусом ее голос глох, она сама себя не слышала.

Каким-то образом Нелл все поняла – может быть, прочла в глазах подруги, хотя они уже почти закатились под действием эфира.

– Погодите! – решительно скомандовала она и сняла конус с лица Анны.

Оставшись без плота, все сгрудились в шлюпке, и в ней стало невыносимо тесно; Эдди это сильно беспокоило. Вдобавок, думал он, Фармингдейл не согласится передать командование Пью. Но заботило его и другое: сообща было принято решение воспользоваться попутным ветром, но насколько они поневоле отклонятся от курса? Смогут ли идти под парусом со скоростью четырех узлов в час? А больше всего Эдди волновал запас воды и еды: можно ли по-прежнему выдавать всем по шесть унций воды в день или надо сократить дозу хотя бы на унцию. Спаркс взялся ловить рыбу, но ни одна рыбешка так и не клюнула. Сумеют ли они добраться до какого-нибудь острова? В 1923 году такое удалось капитану “Травессы” и его помощнику. На двух спасательных шлюпках они проплыли по Индийскому океану тысячу семьсот миль; правда, у них были приборы и карты. А у Эдди только компас.

Накануне отплытия он не спал всю ночь, страдал от отсутствия курева (вот бы сейчас сигаретку, а еще лучше – штук пятьдесят!) и не учел одного: что ветер может утихнуть.

На рассвете четвертого дня в горячем воздухе – ни дуновения, море поблескивало, точно в испарине. Канонеры, которым нечем было заняться, рвались к веслам, и Фармингдейл дал добро; Эдди был вынужден со всей почтительностью заметить, что гребля потребует немалых сил и ресурсов, но все – впустую. По самым скромным прикидкам они находятся в тысяче миль от берегов Африки, на веслах такое расстояние не преодолеть. Все поддержали Эдди, и Фармингдейл сдался, завершив спор балагурством, но Эдди уже знал, что таким способом старший помощник признает свое поражение.

Все смирились с тем, что день, как ни крути, потерян: им нужен отдых, впереди далекий и нелегкий путь. Спасаясь от солнца, те, кто уже отработал свое, ложились под противобрызговый козырек или под шлюпочный чехол, расстелив его на плоту. Ночью по очереди несли вахту и выпустили последние сигнальные ракеты. Эдди то и дело просыпался от холода. Ему казалось, что он чувствует дуновение ветра, брызги прибоя, но тут же убеждался, что все это ему приснилось.

Так прошел еще день, и еще… Сносно было только рано утром: с восходом солнца роса испарялась, и все с наслаждением грелись под горячими лучами. Ранний вечер, с первым намеком на прохладу, тоже нес облегчение обгоревшим членам, словно прикосновение рук медсестры, но едва холод вступал в свои права, люди невольно жались друг к другу и дрожмя дрожали под всеми шестью одеялами. В эти краткие блаженные паузы Эдди, к искренней радости спутников, раздавал им порции еды и воды. Судя по всему, их отнесло в экваториальные воды, где господствуют пассаты, но терпящим бедствие морякам рассчитывать на них не стоит. Периоды затишья здесь всегда недолги, объяснял Пью: день-другой, изредка чуть дольше. Зато каждый безветренный день тянется бесконечно, как все десять. Иногда задувал легкий ветерок; приободрившись, они торопливо поднимали парус, но минут двадцать спустя ветерок, к общему горькому разочарованию, стихал. Запасы провианта уже подходили к концу, а они очень пригодились бы, если вдруг возникнет реальный шанс добраться до суши. Вот бы нас подобрало какое-нибудь судно, мечтал каждый; самим себе они казались экземплярами фауны, наколотыми на булавки в обитой шелком витрине. Вдалеке еще трижды проходили суда. Каждый раз все – и в шлюпке, и на плоту – принимались взывать, орать и подпрыгивать, потом, отчаявшись, падали и лежали, как мертвые. Самолетов они больше не видели: слишком далеко от берега были шлюпка и плот. Иначе с какого-нибудь авианосца давно прилетел бы самолет воздушно-спасательной службы.

На третий день полного штиля – шестой с того дня, когда затонула “Элизабет Симэн”, – было решено урезать паек на треть. Брюки уже болтались на Эдди, норовя слететь. Он еще на три дырки затянул ремень. Теперь разговор постоянно крутился вокруг еды, причем в красочных подробностях; с таким же смаком приютские мальчишки обсуждали половые сношения, и по той же самой причине: что еще они могли делать, кроме как говорить? Ровным счетом ничего.

Поскольку обеденная порция пайка осталась в прошлом, все впали в апатию. Остергаард, матрос первого класса, часами спал на солнцепеке, его пытались накрыть чем-нибудь, но он все сбрасывал. К вечеру его стало лихорадить – главный признак солнечного удара. Роджер взял пакет первой помощи и стал накладывать на лицо и тело несчастного влажные повязки и примочки с каламином. Матрос так жалобно просил воды, что Роджер и Эдди уполовинили свою вечернюю дозу, чтобы вдвое увеличить дозу Остергаарда. Наутро его в шлюпке не оказалось. Эдди и еще несколько человек спали на плоту; Эдди не мог поверить, что из тринадцати человек, спавших в шлюпке, ни один не видел и не слышал, как матрос оказался за бортом. Он с подозрением вглядывался в лица, особенно в физиономию Фармингдейла. Раздавая утренние порции еды и воды, Эдди чувствовал пристальные взгляды на себе, будто спутники подозревали, что он завел любимчиков или кладет себе больше, чем другим. Моральное состояние каждого чрезвычайно важно для спасения всех. Эдди прекрасно это понимал; им очень пригодились бы самые надежные помощники: спиртное и сигареты, но их не было. В том, что возникла такая атмосфера, был в большой мере повинен Фармингдейл, а ведь он, в сущности, их капитан. Вместо того чтобы поддерживать мир и спокойствие, он то и дело цеплялся к людям, особенно к боцману. А утром встал стеной, когда Эдди хотел отдать боцману порцию сгущенного молока.