я сказал, что увезу его прочь, что все закончилось, что теперь я буду заботиться о нем, но он как будто вновь погрузился в свой ад, вернулся откуда пришел, сказал что хотел и провалился в свой кошмар, и что я мог сделать? я задумался, как увезти его прочь, оглянулся в поисках помощи, я должен был увезти его прочь, никаких сомнений, но я не смог двинуться с места, стоял как вкопанный, не знаю, сколько прошло времени, помню одно, что в какой-то момент я обернулся и увидел Бланко, стоящего у соседней койки, с автоматом за спиной, он душил подушкой парня, лежавшего на койке
Бланко рыдал и душил, в тишине капеллы слышались только его всхлипы, а тот парень не дергался, не издавал звуков, уходил из жизни молча, Бланко душил его, как ребенка, потом отбросил подушку и закрыл ему глаза, и поглядел на меня, я глядел на него, а он на меня, и мне хотелось спросить: «Что ты творишь?», но ничего не вышло, и в это время вошел кто-то и сообщил, что прибыла армия, я понял, что пропал, я не хотел, чтобы меня здесь нашли, шаги уже отдавались в коридоре, и тогда я вытащил подушку из-под головы брата, осторожно, и несколько секунд смотрел в эти жуткие глаза, я прижал подушку к его лицу и стал давить, склонившись над братом, я давил ее и чувствовал кости под своими ладонями, такое ни от кого нельзя потребовать, и от меня тоже было нельзя, я не желал сдаваться, но в какой-то момент уступил, плюнул на все, мой брат еще дышал, но уже, как видно, возвращался рассекать воздух в адских глубинах, это было невыносимо, неподвижные глаза, и этот хрип, я смотрел на него и вдруг понял, что кричу, я услышал собственный крик, но словно издалека, словно монотонную, усталую жалобу, я не мог сдержать его, он шел сам по себе, я все еще кричал, когда заметил Бланко, тот стоял рядом, он ничего не говорил, лишь протягивал мне пистолет, пока я кричал, нам было нужно бежать, обоим, он протянул пистолет, я взял, приставил дуло к голове брата, продолжая кричать, и выстрелил.
Посмотри на меня, Рока. Посмотри, я говорю. За всю войну я стрелял два раза. Первый раз — ночью, ни в кого не целясь. Второй раз я стрелял в упор, в своего брата.
Я хочу сказать еще кое-что. Я выстрелю еще один раз, последний. Рока перешел на крик:
— Я ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ.
— Ты ни при чем?
— ЭТОТ ГОСПИТАЛЬ, Я ТУТ НИ ПРИ ЧЕМ.
— КАКОГО ЧЕРТА?
— Я ДЕЛАЛ ТО, ЧТО МНЕ ПРИКАЗЫВАЛИ.
— ТЫ…
— МЕНЯ НЕ БЫЛО, КОГДА…
— КАКОГО ХРЕНА ТЫ…
— КЛЯНУСЬ, Я…
— ЭТО БЫЛ ТВОЙ ГОСПИТАЛЬ, УБЛЮДОК.
— МОЙ ГОСПИТАЛЬ?
— ЭТО БЫЛ ТВОЙ ГОСПИТАЛЬ, ТЫ ЛЕЧИЛ ТАМ БОЛЬНЫХ, ТЫ ИХ УБИЛ, ТЫ ИХ ИСКРОМСАЛ НА КУСКИ, ТЕБЕ ПРИВЕЗЛИ БОЛЬНЫХ, И ТЫ ИСКРОМСАЛ ИХ НА КУСКИ…
— Я НИКОГДА…
— МОЛЧАТЬ!
— КЛЯНУСЬ ТЕБЕ, САЛИНАС…
— МОЛЧАТЬ!
— Я НЕ…
— МОЛЧАТЬ!
Салинас направил пистолет на колено Роки. Выстрелил. Колено разлетелось, как перезрелый фрукт. Рока упал навзничь и стал кататься по полу, завывая от боли. Салинас стоял над ним с пистолетом и продолжал кричать:
— Я ПРИКОНЧУ ТЕБЯ, ПОНЯЛ? ТЕБЕ КОНЕЦ, УБЛЮДОК, Я ПРИКОНЧУ ТЕБЯ.
Эль Гурре сделал шаг вперед. Парень у дверей молча наблюдал за происходящим. Салинас кричал, куртка кремового цвета была забрызгана кровью, Салинас кричал странным, стрекочущим голосом, похоже, он рыдал. Или задыхался. Я прикончу тебя, — ревел он. Потом все услышали еще один голос, невозможно тихий:
— Уходите.
Все обернулись и увидели мальчика, стоявшего в другом конце комнаты. В руках он держал ружье, нацеленное на них. Он повторил еще раз, тихо:
— Уходите.
До Нины донесся хриплый голос отца, стонавшего от боли, и следом — голос брата. Она решила, что когда выйдет из подвала, то подойдет к брату и скажет, какой у него прекрасный голос, а он действительно показался ей прекрасным, такой стройный и бесконечно детский, голос, негромко повторивший:
— Уходите.
— НЕТ, КАКОГО ХРЕНА…
— Салинас, это сын.
— КАКОГО ХРЕНА ТЫ ВЫСТУПАЕШЬ?
— Это сын Роки, — объяснил Эль Гурре.
Салинас пробормотал некое ругательство и заорал, что здесь не должно быть никого, НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ НИКОГО, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ, МНЕ СКАЗАЛИ, ЗДЕСЬ НЕТ НИКОГО, он кричал и не знал, куда направить пистолет, поглядел на Эль Гурре, на парня у дверей, наконец, на мальчика с ружьем и проорал ему, что он — последний болван, что он не выйдет отсюда живым, если не бросит свое проклятое ружье.
Мальчик молчал и не опускал ружье.
Тогда Салинас перестал кричать. Голос его стал спокойным и свирепым. Он сказал мальчику, что теперь известно, кем был его отец, что он был убийцей, что он прикончил десятки людей, некоторых отравлял понемногу своими препаратами, а некоторым вскрывал грудь и оставлял так умирать. Он сказал, что видел своими глазами детей, выходивших из госпиталя, детей с выжженным мозгом, они шли качаясь и не говорили, несчастные идиоты. Он сказал, что отец называл госпиталь «Иеной», и все его друзья стали говорить «Иена» и смеялись этому. Рока хрипел, валяясь на полу. Он начал тихо бормотать: «На помощь». «Напомощь», «напомощь», «напомощь», — будто далекая литания. Он знал, что смерть уже близка. Салинас не обращал внимания и говорил с ребенком. Тот слушал его, стоя неподвижно. Наконец Салинас заявил, что все есть как есть, и ничего уже не исправить, и незачем держать в руках ружье. Он смотрел в глаза мальчику с безмерной усталостью и спрашивал, понятно ли, что за человек был его отец, понятно ли ему вправду. Рукой он указывал на Року. Он хотел знать, понятно ли мальчику, что это за человек.
Мальчик собрал в голове все, что знал, и все, что понял в жизни. И ответил:
— Это мой отец.
Потом выстрелил. Один раз. В пустоту.
Эль Гурре откликнулся не размышляя. Очередь приподняла мальчика с земли, швырнула к стене, превратила в мешанину свинца, костей и крови. Точно птица, подбитая на лету, — подумал Тито.
Салинас кинулся на пол, растянувшись близ Роки. Мгновение оба глядели в упор друг на друга. Из горла Роки вырвался густой, жуткий вой. Салинас отполз назад, перевернулся на спину, чтобы не видеть Року. Его била дрожь. Вокруг царила тишина. Только этот жуткий вой. Салинас приподнялся на локтях, посмотрел в глубь комнаты. Тело мальчика было прислонено к стене, продырявлено очередью, испещрено ранами. Ружье отлетело в угол. Салинас увидел, что голова свесилась набок, рот приоткрылся, и можно было различить небольшие белые зубы, правильные и белые. Салинас упал навзничь. Перед ним были две потолочные балки. Потемневшее, старое дерево. Салинаса била дрожь, сверху донизу. Он не мог унять ее ни в ногах, ни в руках, нигде.
Тито сделал два шага к Салинасу.
Эль Гурре знаком остановил его.
Рока издавал отвратительный вой — вой умирающего.