Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - читать онлайн книгу. Автор: Николай Сванидзе, Марина Сванидзе cтр.№ 100

Cтраница 100

Он не уточняет направление движения и, скорее всего, не мог бы этого сделать. Так же, как и никто в стране.

Но в конце 86-го года прекращена горьковская ссылка Сахарова, куда он был отправлен Андроповым еще при Брежневе. Горбачев, решив вернуть Сахарова, скажет: «Нужны все патриотические силы». То есть Сахаров, который шесть лет был главным врагом государства и которого неусыпно пас КГБ, назван патриотической силой. Правда, на Политбюро опытный Горбачев предлагает другую трактовку: вроде как Сахаров отсиживается без дела в Горьком, «когда вся страна пришла в движение». Сахарову в Горьком срочно устанавливают телефон, по которому ему звонит Горбачев. Стране ситуация с Сахаровым будет представлена так, что он сам попросил о возвращении в Москву. Но формулировка в сообщении ТАСС никому не интересна. Жену Сахарова Е. Г. Боннэр Верховный Совет СССР решает срочно помиловать. И в стране, и в мире освобождение Сахарова воспринято как знаковое, как подтверждающее глубину намерений Горбачева в смысле демократизации. Да чего там говорить, возвращение Сахарова из Горького – это мировая сенсация.

Дальше, в январе 87-го года, на Пленуме ЦК Грбачев заговорит ни много ни мало про выборы:

Горбачев говорит, что политическая реформа «не может не затронуть избирательную систему». На том же Пленуме ЦК выступает народный артист Ульянов: «Гласность, демократизм, самоуправляемость – три кита, которые могут вытянуть наши огромные проблемы». Он отвечает ткачихе, Герою Соцтруда Голубевой, которая сетует, что мало освещается положительного опыта, что много критики. Ульянов, игравший и оттепельных секретарей райкомов, и послевоенных председателей колхозов, и маршала Жукова, со всем своим темпераментом настаивает: «Что же писать, что у нас все хорошо? Бояться кого-то обидеть? Уже было. И мне кажется, скромные вроде бы намеки – не очень ли газетчики размазались, не нужно ли их немного поприжать – очень опасны». И искренне завершает: «Вот в этом и есть партийная правда».

87-й год – последний год романтического периода перестройки. Система еще сохраняется, об исчезновении КПСС никто не помышляет, жизнь еще базово прежняя, но гласность эту жизнь несказанно расцветила и создала иллюзию, что все можно изменить так же быстро, как выпустить в свет ранее немыслимые газетные статьи и десятилетиями запрещенные книги. 1987-й – это год советской интеллигенции, которая упивается этой иллюзией, взахлеб читает день и ночь и поэтому впервые пребывает в единении с человеком, находящимся у власти.

Это блаженное время чтения «Московских новостей», «Огонька», толстых журналов. Чтение дома, на работе и на улицах, на газетных стендах. В августе 87-го впервые начинается безлимитная подписка на газеты и журналы.

В 87-м в журнале «Знамя» – впервые «Собачье сердце» Булгакова. В «Новом мире» – «Котлован» Платонова. В «Неве» – «Реквием» Ахматовой. В «Огоньке» – главы мемуаров Эренбурга «Люди, годы, жизнь».

Сменен главный редактор в органе ЦК КПСС журнале «Коммунист». «Коммунист» становится перестроечным. Именно тогда Егор Гайдар становится в «Коммунисте» завотделом экономики.

Наконец, в «Огоньке» – публикация письма эмигрировавшего большевика Федора Раскольникова Сталину. Я отлично помню то воскресенье, когда почтальон принес «Огонек» с письмом Раскольникова. Я тогда занимался репетиторством. У меня дома сидела группа ребят. И я читал им это письмо образца 1939 года со словами: «С жестокостью садиста вы избиваете кадры, полезные, нужные стране. Они кажутся вам опасными с точки зрения вашей личной диктатуры. Накануне войны вы разрушаете Красную Армию, любовь и гордость страны, оплот ее мощи. Вы обезглавили Красную Армию и Красный Флот. Вы убили самых талантливых полководцев, воспитанных на опыте мировой и гражданской войн, ‹…› С помощью грязных подлогов вы инсценировали судебные процессы, превосходящие вздорностью обвинения знакомые вам по семинарским учебникам средневековые процессы ведьм.

… Вы растлили, загадили души ваших соратников. Вы заставили идущих за вами с мукой и отвращением шагать по лужам крови вчерашних товарищей и друзей. ‹…› Вы сковали страну жутким страхом террора, даже смельчак не может бросить вам в лицо правду».

Я помню, как дети слушали. И помню свое ощущение. Этого не может быть. Ведь еще вчера этого не могло быть никогда. А теперь это напечатано. И значит, все возможно.

На фоне свежих публикаций в «Правде» появляется статья под названием «Историзм мышления» – разгромная по отношению ко всем, кто пытается отойти от сталинистского взгляда на советскую историю. Помощник Горбачева Черняев говорит, что статья «паскудная». Подписка на «Правду» катастрофически падает.

В жизни уже появляются Замятин, Набоков, Бунин, Алданов.

Черняев вспоминает, как Горбачев в 87-м говорил: «Одна только гласность поддерживает перестройку. Другие механизмы перестройки не налажены». Это – чистая правда. Даже не ясно, какова социальная опора перестройки, насколько она широка. Интеллигенция находится в приподнятом состоянии духа от общения с новым печатным словом, но она выступает только в роли читателя. Остальное население пребывает в состоянии зрителя. Во время поездки Горбачева по стране люди у него прямо так и спрашивают: «Михаил Сергеевич, а когда будут результаты перестройки? Когда жить станем лучше? Вы там давайте, мы за вас». Ни у кого в стране нет никакого опыта участия ни в политической жизни, ни в экономической. В провинции, в отличие от столицы, даже гласность в 87-м очень ограничена. Местная власть привычно все давит. В экономике до 87-го года также никакого движения. В мае 87-го впервые произнесены слова о надвигающемся на страну экономическом кризисе. Правда, без слова «кризис». Финансы в тяжелейшем состоянии. «Финансовая система расстроена», – фиксировал Горбачев на Политбюро еще 30 октября 86-го года. Берем деньги из вкладов населения и затыкаем дыры в бюджете. Зарплата вошла в разрыв с производительностью труда. Денег развелось больше, чем товаров. Товаров – дефицит. Люди перестали работать. В самом деле, если нечего купить на заработанные деньги, зачем трудиться. 25 % предприятий не справляются с планом. 13 % убыточны.

Что делать? Сам же отвечает:

Через месяц позиция Горбачева меняется. Совет министров настаивает на повышении цен. Горбачев соглашается. Другого выхода нет. Цены на нефть уже падают. Но тут начинается ожесточенная дискуссия. Помощник Горбачева Черняев вспоминает: «Горбачев пытается доказать, что перестройка не состоится, что загубим все замыслы, если пойдем на поводу у тех, кто привык жить на иждивении у государства, толком не работая. Ему возражают, говорят, что поднимать цены недопустимо, так как в стране 25 миллионов человек живут на доход ниже 50 рублей, 50 миллионов – ниже 80 рублей».

Спор на Политбюро тогда приобрел крайне ожесточенную форму. Горбачев прекращает его со словами «иначе дойдем до драки». Цены, вопреки крайней экономической необходимости, не поднимают. Сегодня интересен не столько результат той промежуточной дискуссии, сколько приведенные тогда цифры. К 87-му году в СССР 25 миллионов человек имеют доход ниже 50 рублей в месяц, 50 миллионов – ниже 80 рублей. То есть треть населения страны к 70-летию советской власти живет за чертой бедности или едва удерживается на ней.