Мир госпожи Малиновской - читать онлайн книгу. Автор: Тадеуш Доленга-Мостович cтр.№ 8

Голос его сделался хриплым, раздраженным, прерывистым, словно лающим. Борович охотно протянул бы к нему руку, но с Ягодой это было бы неуместно.

– Вы дурно себя оцениваете, – сказал Борович. – Вы ведь увлечены своей работой, и это дает вам удовлетворение.

– Наверняка. Удовлетворение – дает, но не дает ощущения настоящей жизни. У меня оно так: иду к какой-то цели, достигаю ее и иду к новой. Для радости места нет, и самой радости нет, поскольку я полагаю, что радость существует, лишь когда можно ею делиться. Я, видите ли, говорить не умею, но вы и так меня понимаете, поскольку кожа у вас тонкая. Так вот, это – не полнота жизни. Меня лично ничто не единит с миром. Я всюду один. Из семьи я вырос, вжиться в общество людей моего положения не умею, а порой и не хочу. Не потому, что они более меня отесаны, культурны либо воспитаны. И не потому, что бывают глупее и хуже меня. Просто это другая парафия. Чужаки. Я им не подхожу. Много раз задумывался над вопросом, чем же я им не подхожу – и так и не нашел ответа. Наверное, всем.

– Ни одна яркая индивидуальность не ассимилируется легко, – примирительно вмешался Борович, удивленный неожиданной и необычной говорливостью Ягоды.

Майор никогда не рассказывал о себе, и Боровичу казалось: случилось нечто важное и неприятное, что и развязало ему язык. Борович терпеть не мог выслушивать исповеди. И сейчас был недоволен – тем, что пришел сюда, а уж тем более тем, что Ягода приказал подать еще две рюмки водки и нужно было выпить, чтобы его не обидеть.

Ягода шумно прихлебнул кофе и засмеялся.

– Я не о том. Вы хорошо знаете, Борович, что дело не в индивидуальности. Я не настолько уникален, а индивидуальности возникают по двум причинам: или человек перерастает окружение, или не может в нем укорениться. Впрочем, не думайте, что я вам морочу голову из-за потребности выговориться, желая возвыситься в ваших глазах. Вы ведь и так уважаете меня и признаете. Вам нет необходимости меня в этом уверять.

– Конечно, – кивнул Борович, и ему сделалось немного обидно. Он не любил, когда другие описывали его отношение к ним, поскольку в таком описании он чувствовал претензию на доверительность, на сближение, а этого он уж точно боялся.

Собственно говоря, именно потому у него никогда и не было друзей. Много раз он чувствовал к кому-то большую симпатию, порой даже привязанность и восхищение. Но как только эти отношения выходили за рамки рабочих и приятельских, как только сдвигались на личную почву, он всегда отступал. Не хотел узнавать другого, поскольку не любил, чтобы узнавали его. Было в нем какое-то странное чувство справедливости, которое приказывало ему отвечать откровенностью на откровенность, признаниями на признания. А потому он избегал контакта, и касалось это не только мужчин, но и женщин. На третьем году архитектурного факультета он едва не женился на одной из сокурсниц только потому, что та умела не говорить с ним о себе и о нем. Все романы, которые у него случались – а их было немного, – всегда заканчивались его бегством от интимности, от усложняющегося взаимного познания. Как же мало людей обладает умением прятать свою внутреннюю жизнь, оставлять ее для себя и той духовной самодостаточности, которая позволяет не лезть в чужую психику! Или хотя бы не заключать свои открытия и опыт в слова.

До этого времени рядом с Ягодой он ощущал себя в безопасности. Теперь же напрягал всю свою смекалку, чтобы найти хорошую отговорку и как можно быстрее отсюда уйти. Но Ягода продолжал говорить:

– Вы знаете, что я вас уважаю. Ценю хотя бы по работе, как начальник, – вашу разумность, культуру, знания, вежливость… Нет-нет, не прерывайте, я все это не ради комплиментов. Напротив. Хочу, собственно, сказать, что вы весьма ошибаетесь в своем мнении о Малиновском. Вы раздражаетесь, когда он отгоняет клиентов, когда разговаривает с ними напыщенным тоном. Но он – нормальный. Представляет заведение и как государственный чиновник имеет право, а то и обязанность обозначать важность своих функций и важность служебного положения. И чего же вы от него хотите?

– Так ведь ничего. Но я не думаю, что он пыжится ради государственного престижа или ради служебного положения, – сыронизировал Борович.

– Это уже не наше с вами дело. Речь о том, что все у него выглядит, как нужно, а если Малиновский делает нужное дело, находя в этом и собственное удовлетворение, – его счастье. Благодаря этому служба становится частью его личной жизни. Наполняет часть его жизни. Будем искренни: у вас, господин Борович, служба отбирает часть жизни, вы работаете только ради зарплаты. Работаете на совесть, не стану отрицать, но только ради денег. Я работаю, потому что работа заменяет мне жизнь, а Малиновский из нас троих – более всех человек. Он живет. Не думайте, что я шпионю за ним. Просто сложно не видеть и не слышать. Одевается тщательно, одевается с шиком, ходит на каяке, флиртует, тут пойдет на бал, там – на танцплощадку, здесь – к знакомым. Он живет. В конторе живет, на Висле живет… хе-хе… с женщинами живет. И ни я, ни вы таким искусством не владеем.

– Майор, – возразил Борович, – но каков уровень его жизни, его интересов?

– Это другая проблема, абсолютно другая проблема, – вскинул голову Ягода.

– Но проблема существенная.

– Нет. Абсолютно незначительная. У него есть радость жизни – и все.

– Я ему не завидую, – с презрительным равнодушием вздернул брови Борович.

– Потому что вы думаете о качестве жизни. Я ему тоже не завидую, его интересам, но завидую тому, как они наполняют его существование. Важно оставаться в течении, стать частью этого течения.

– Но куда это течение несет?

– А все равно куда, – пожал плечами Ягода и, развернувшись, крикнул: – Кельнер! Две водки!

– Не многовато ли? – осторожно возразил Борович, у которого уже слегка кружилась голова.

– Мелочи, – отмахнулся Ягода. – Так вот, я тоже вижу изъяны и слабости Малиновского. Он, естественно, не орел. Но таким-то на свете легче, среди людей легче. Он среди них чувствует себя пристойно, они его считают своим. Лучше знают, лучше понимают. В бриллиантах нужно разбираться, чтобы отличить их от стекла и оценить, нужно иметь, на что их надеть, а повседневные деньги значимы всегда и для каждого.

– Если они не фальшивы.

– Или если подделаны так, что могут сойти за настоящие. И говорю вам, Борович, вы недооцениваете этого парня. Я не удивляюсь, что он имеет успех у людей и особенно у женщин. Между нами говоря, такой красотой может похвастаться не всякий парень. А женщин подобное привлекает. Кроме того, он ловкий, может очень высоко подняться… Да… Ну, ваше здоровье!

– Но – по последней, – предупредил его Борович.

– Согласен. Кельнер! Счет!.. Позвольте, я заплачу.

– Отчего не пополам?

– Потому что я приглашал. В следующий раз будет ваша очередь. Ну, я – назад в контору. Приятно было поговорить. Пойдемте.

– Приятно, – соврал Борович.

Расстались за дверью. Было уже начало шестого, но жара не спадала. Выпитый алкоголь ускорил и усилил пульс в висках. На улице продавали вечерние газеты. Борович купил еженедельник. Идти домой смысла не было, а тем более на обед. Лучше всего поехать в Лазенки^[9], найти отдаленную лавочку и посидеть в тени.