Испортить ничего не успели – появился сын Эдвардса, тоже решивший побывать на смотринах. Грабители пустились наутек, прихватив корону и державу (скипетр впопыхах забыли). Шум подняли все – и очнувшийся Эдвардс, и его сын с дочерью. Время было еще светлое, до вечера далеко, и на крики «Держи вора!» быстро сбежались прохожие, в погоню бросились часовые из Тауэра, всех пятерых изловили, корону и державу отобрали – правда, из короны в схватке выпало в грязь несколько крупных бриллиантов, которых так и не нашли – наверняка кто-то сметливый быстренько прибрал их к рукам.
Блада доставили в королевский дворец Уайтхолл – Карл пожелал посмотреть на самого дерзкого разбойника Англии и самолично его допросить. Блад не запирался: мало того, что признался в покушении на Ормонда, рассказал еще, что собирался убить и самого Карла. Даже притаился с мушкетом возле места, где король обычно купался – Карл любил плавать и летом каждый день ездил на Темзу, в ивняк Челси-Рич, практически без охраны, о чем многие в Лондоне прекрасно знали. Блад живописал, как он уже взял короля на мушку, но, изволите ли знать, был так поражен «величием королевской особы», что тихонечко удалился, да еще собирался отговорить от нового покушения своих сообщников.
Дальнейшие события так никогда и не получили внятного объяснения. Король… отпустил Блада, да не просто отпустил – назначил ему жалованье в пятьсот фунтов в год (по другим источникам, пожаловал поместье, приносившее именно такой ежегодный доход), да вдобавок принял при дворе, где Блад стал довольно влиятельной персоной.
Смело можно сказать – загадка века. Карл, человек умный, не был простодушным и ни за что не купился бы на очередной комплимент о своем «величии». Для такого финала должны были быть какие-то весьма веские причины – но историки, как ни бились, их не нашли.
Правда, еще до разбойного налета на Тауэр гуляли слухи, что Блад хотел зарезать Ормонда отнюдь не по личным причинам (он тоже лишился своих ирландских поместий, возращенных Ормондом прежнему владельцу). Говорили с оглядочкой, что Блад напал на герцога по поручению его влиятельных врагов, герцога Бекингема и леди Кастльмен (с которой Блад, будучи уже при дворе, завязал тесную дружбу). В подтверждение ссылались на интересный факт: герцог был в королевстве человеком не последним, и что напал на него именно Блад, было прекрасно известно. Однако Блада практически не искали и не ловили, лишь вяло имитируя розыск, – и он преспокойно расхаживал по Лондону, отнюдь не крался переулками.
Основываясь на этом, уже в наше время некоторые авторы выдвинули версию, что Блад был еще и агентом короля, по каким-то своим причинам и заказавшему похищение регалий из Тауэра. Вот только версию эту не удалось ни подтвердить, ни опровергнуть. Да, король повел себя с Бладом предельно странно, но это еще ничего не доказывает…
Дела житейские
Англичане всех сословий в большинстве своем относились к Карлу Второму с нешуточной симпатией – по чисто житейским причинам и из-за того, что он, вступив на престол, очень быстро отменил все идиотские законы пуритан времен «культурной революции». Вновь заработали театры, количество таверн и кабаков резко выросло, превышая числом и докромвелевские времена. Женатые и замужние снова могли безнаказанно крутить романы на стороне, не опасаясь наказания (суровый закон против прелюбодейства применялся нечасто, но все же достоверно известно, что за супружескую неверность как минимум троим бедолагам отрубили головы). Англичане вновь могли сколько душе угодно резаться в кости и в карты, травить быков собаками, заключать пари, биться об заклад на скачках и прочих спортивных состязаниях, женщины снова начали носить яркие наряды и вплетать в волосы разноцветные ленты. Все вновь начали танцевать под музыку, а провинции стали устанавливать Майские деревья – чересчур старая и любимая была традиция, чтобы от нее отказаться. Благородные господа снова обрели привилегию невозбранно протыкать друг друга шпагами на любом перекрестке (пуритане в числе прочего запретили и дуэли). Словом, всем, от знати до простолюдинов, король вернул все радости жизни, которые ее лишь украшают.
Если говорить о вещах более серьезных, чем разрешение азартных игр и прочих развлечений, массовую поддержку Карлу обеспечила и его очень грамотная внутренняя политика. Еще до возвращения в Англию Карл в тайных переговорах через Монка с армейской верхушкой и тогдашним истеблишментом пообещал не преследовать тех, кто воевал в гражданскую против его отца. И слово сдержал.
Если подумать, гражданские войны – это всегда войны без победителей. Лет тридцать назад я смотрел американский телесериал (название за давностью лет запамятовал), который и тогда был приличного возраста. Американцы тогда гораздо чаще снимали умные фильмы, чем нынешний Голливуд. Сериал этот – приключенческий. Главный герой – бравый офицер армии северян. Финальная сцена там очень примечательна: северяне торжественно празднуют победу, грохочут пушки, гремят оркестры, рекой льется шампанское, девушки в белых платьях забрасывают военных цветами. Посреди этого торжества с крайне мрачным видом бродит главный герой. Его сослуживец, пьяный и от шампанского, и от радости, недоуменно вопрошает: дружище, что ты такой печальный, мы же победители! Герой без улыбки отвечает: здесь нет победителей, здесь одни побежденные…
Когда в России завершилось Смутное время и фактическим правителем страны стал патриарх Филарет, отец юного царя Михаила, он столкнулся с нешуточной проблемой. Очень уж много оказалось новых, скороспелых князей, бояр и помещиков, получивших титулы и земли от обоих самозванцев и «проходного» царя Василия Шуйского (сам Филарет тоже был не без греха: в свое время его, «простого» архимандрита, произвел в митрополиты Ростовские не кто иной, как первый Лжедмитрий). Попытка отменить все эти насквозь незаконные пожалования привела бы к новой гражданской войне, никаких сомнений.
Тем, кто вылез из грязи в князи, никак не хотелось снова в грязь, и никто не хотел лишаться поместий. А потому Филарет после долгих размышлений пробил компромиссное решение: никаких переделов, что у кого есть, тот тем и владеет и остается при титулах. Что обеспечило в стране полное спокойствие.
Вряд ли Карл об этом знал, но вел себя примерно так же. Он вернул короне королевские земли, а епископам – конфискованные у них пуританами поместья (после чего, как легко догадаться, епископы за него порвали бы на тряпки любого). Однако все прочие земли, отнятые у роялистов и просто «ненадежных» пуританами, оставил их нынешним владельцам (за исключением Ирландии, но там, как я уже упоминал, была своя специфика). Никакого серьезного передела не последовало – что обеспечило Карлу лояльность крупных землевладельцев.
Правда, он не скрывал (о чем заявил заранее), что намерен посчитаться с теми, кто приговорил к смерти его отца. Те, кто приглашал его на трон, с этим согласились: в конце концов, для циничных политиканов десяток с лишним голов (принадлежавших к тому же людям малозначительным и невлиятельным) служили лишь разменной монетой в очередной интриге. Монк ничего не имел против – и не прогадал, став графом, а потом и герцогом с соответствующими земельными пожалованиями.