Хотя в теории это выглядит очень научно, на практике слова этого доктора оборачиваются глупостью, которая не заслуживает серьезного отношения. Любой идиот, тем более наркоман, знает, что если в то время, когда пытаешься оставаться чистым, принять какое-либо вещество, даже не из числа предпочитаемых, то почти наверняка подсядешь на него. Любой идиот, тем более наркоман, знает, что если ты перешел границу между употреблением и злоупотреблением, а потом между злоупотреблением и зависимостью, то обратной дороги нет. Полагать, что занятие сексом или еда представляют опасность и их нужно контролировать, просто смешно. Полагать, что покупки и трата денег заставят меня снова курить кокаин, просто глупо. Заявлять, что я всегда и везде до конца жизни должен ждать атаки со стороны потенциальных зависимостей, просто убожество. Я не собираюсь так жить. Это убожество, черт подери.
Лекция заканчивается, пациенты аплодируют. Я встаю, вслед за всеми иду к выходу из зала. Мы возвращаемся в отделение. Проходя мимо своей палаты, замечаю записку на двери: «Джеймс, срочно позвони» и телефонный номер. Номер мне незнаком, я никогда по нему не звонил, но по коду понимаю, что он местный. Беру записку, иду к телефону. Пациенты готовятся к дневным мероприятиям, так что очереди нет.
Открываю дверь кабинки, сажусь и набираю номер. Один гудок, два гудка, три гудка. После четвертого гудка отвечает женский голос, называет номер отделения Лилли. Прошу позвать Лилли. Женщина спрашивает, кто это, я отвечаю – знакомый. Слышу, как она кладет трубку. Жду, проходит несколько минут. В трубке раздается голос Лилли. Она совершенно подавлена. Совершенно.
Что случилось?
Где ты был?
На лекции.
Я пыталась дозвониться до тебя.
Я только что обнаружил записку.
Мне нужно встретиться с тобой.
Что случилось?
Мне нужно встретиться с тобой.
Скажи, что случилось.
Она начинает плакать.
Бабушка.
Что с ней случилось.
Бабушка.
Что с ней случилось.
Она срывается и начинает рыдать. Это тяжелые, ужасные рыдания, которые сотрясают тело, которые подступают, когда сердце разбито. Я буквально представляю, как она сидит на скамейке, глаза опухли, тело содрогается, слезы текут по лицу.
Что случилось?
Моя бабушка.
Ее голос прерывается.
Бабушка умирает.
Что?
Она снова начинает рыдать.
Мне нужно с тобой встретиться.
Но сейчас невозможно.
Почему?
Нас поймают.
Мне нужно с тобой встретиться.
Подождем, когда стемнеет.
Мне нужно с тобой встретиться немедленно.
Что с ней случилось?
Умоляю.
Она рыдает. Рыдает во весь голос. Я понимаю, что этого делать нельзя, но звук ее рыданий надрывает мне душу, убивает меня. Я знаю, что нужен ей. Неважно, где мы находимся, какие тут правила, все неважно, кроме нее. Я нужен ей. Я обещал, что сделаю для нее все. Сейчас она плачет и зовет меня.
Встретимся на поляне.
Когда?
Выйду, как только повешу трубку.
Хорошо.
Если придешь раньше меня, жди. Но я потороплюсь.
Хорошо.
Все будет хорошо.
Не будет.
Будет.
Она умирает, Джеймс.
Мы справимся с этим. Все будет хорошо.
Я люблю тебя.
Я тоже тебя люблю.
Она вешает трубку, я тоже. Открываю дверь телефонной кабинки, выхожу. На нижнем ярусе собрался народ, стулья расставлены полукругом, Линкольн готов начать дневную сессию. Он смотрит на меня и говорит.
Присоединишься к нам?
Мне нужно выйти, прогуляться.
Ты думаешь, можешь пропускать занятия, когда хочешь?
Я не хочу. Мне очень нужно.
Почему?
Потому что нужно.
Не слышу ответа на свой вопрос.
Мне нужно выйти. Это не ваше дело.
Это мое дело, потому что я руковожу отделением.
Вот и руководите тут. Я иду на улицу.
Открываю раздвижную дверь, выхожу из корпуса, иду вперед. Не глядя по сторонам. Быстро шагаю знакомым путем. Я не хочу, чтобы ей пришлось ждать меня. Я нужен ей.
Когда подхожу к поляне, она уже там. Глаза опухли. На щеках следы слез. Руки дрожат. Она так долго плачет, что даже не осознает, что плачет. Продолжает плакать и сейчас. Шагает ко мне навстречу, я к ней, и вот она уже в моих руках, я держу ее. Она кладет голову мне на плечо и плачет. Содрогается всем телом. Держится за меня, сжимает меня, прижимается ко мне, словно я могу вобрать ее горе, освободить ее от него. Я могу. Я могу вобрать все горе, которое она отдает мне, сделать его своим и отпустить. Я могу. Я приму твое горе и сделаю своим. Отдай мне его. Я отпущу его. Я смогу отпустить его.
Усаживаю ее на землю, обнимаю, даю выплакаться. Шепчу ей на ухо «все хорошо», «все хорошо». Эти слова ничего не значат, это только слова, но они успокаивают ее, потому что никто никогда не говорил ей «все хорошо» и она никогда не верила в это. Все хорошо, все хорошо. Я обнимаю ее, и она верит мне. Все будет хорошо.
Она успокаивается, перестает плакать, но по-прежнему сидит, уткнувшись лицом мне в плечо. Я говорю.
Что случилось?
У нее рак. В костях, в крови. Это неизлечимо.
Ты узнала сегодня утром?
Да.
Сколько времени она болеет?
Обнаружили на прошлой неделе. Она плохо себя чувствовала, но думала, что все пройдет. Она потеряла сознание на работе.
Почему она не сказала тебе раньше?
Не хотела волновать.
Почему сказала сегодня утром?
Все оказалось серьезней, чем она думала. Она решила, что нужно сказать.
Сколько ей осталось?
От двух недель до полугода.
Я крепче обнимаю Лилли.
Мне жаль.
Она крепче прижимается ко мне.
Кроме нее, у меня никого нет.
У тебя есть я.
Мне страшно.
Не бойся.
Что мы будем делать?
Мы справимся.
Как?
Когда я приеду в Чикаго, мы снимем квартиру, все будет хорошо.
Она немного отстраняется и смотрит на меня.
Ты точно приедешь?