— Ты тоже любишь играть в слежку? — сияет он. — Крутое место, да?
Проклиная свою неосмотрительность, я веду его к себе в номер и опускаюсь на корточки.
— Да, люблю. Ты ведь не проболтаешься?
— Не-а. Мы ведь друзья. Только отдай мне ключи.
— Не могу, — качаю головой я. — Твоя мама разозлится, если узнает.
— И разозлится, если узнает, что ты игралась с мониторами.
Я закатываю глаза. Маленький Темыч превращается в огромную проблему. Пора переселять его в книгу.
— Аня? — топает ножкой он.
План номер два созревает мгновенно.
— Зачем они тебе?
— Мама забрала у меня жирафа, чтобы я над ним не издевался. Но я не издеваюсь. Ему нужна настоящая операция.
— Хорошо. Давай поступим так: я провожу тебя в спальню твоих родителей, ты найдешь игрушку, и мы будем в расчете.
Темыч неохотно соглашается.
Мы выглядываем в окно: Илона и Павел до сих пор суетятся на огороде. Сбежав по лестнице, мы крадемся к спальне Градинаровых. Я подбираю ключ, а этот нахальный мальчишка лопается от счастья.
Замок щелкает. Мы юркаем в номер, насквозь пропитанный сигаретным дымом. Он ничем не отличается от моего. Разве что телевизор новее и шторы плотнее задернуты.
На тумбочке громоздятся книги. Я провожу пальцами по корешкам и вытаскиваю первую попавшуюся — «Легенды о Zahnrad». В углу форзаца размашистым почерком выведено: «У каждого есть свой сгоревший дом. Бруно от Лиды».
Я кладу книгу обратно.
Темыч извлекает из шкафа бедную игрушку. У жирафа вспорото брюхо.
— И где же он получил такую… травму? — интересуюсь я, возвращая ключи на холодильник.
— Упал с кровати.
— И… все?
— Я проснулся рано, темно было. Испугался его, за монстра принял! А под подушкой у меня всегда лежит нож. Ну и…
Мы выныриваем в коридор. Темыч вприпрыжку отправляется лечить жирафа, а я — едва передвигаю ноги.
Кровать. Ножи. Монстры. Если кто-то и выживет в борьбе с потусторонними силами, так это он, Темыч. Чудовища просто испугаются его выпотрошенных игрушек и сбегут.
* * *
Я зря беспокоилась. Или… точно спятила.
Потому что следующим утром я сталкиваюсь с Вячеславом на пляже. Зарядка закончилась полчаса назад, все разошлись. А я ждала его. Знала, что явится. Чувствовала.
Я подкрадываюсь к нему со спины. Море штормит. Вряд ли Вячеслав слышит мои шаги — их заглушает шум волн. По крайней мере, я так думаю до тех пор, пока Вячеслав не произносит:
— Здравствуй, Аня. Я ждал тебя.
— А я — вас.
Он поворачивается ко мне и как ни в чем не бывало поглаживает щетину. Его губы похожи на подкову — всегда улыбаются, всегда коллекционируют счастье. Ветер взлохмачивает полуседые волосы, тянет Вячеслава прямиком на морское дно.
— Я искала ваш дом, — сообщаю я и пяткой черчу линию на песке. Разбитая ракушка царапает ступню. — Вы говорили направо, верно? Там заброшенное здание. Или вас вдохновляют развалюхи?
Последние слова опрокидывают подкову. Вячеслав больше не коллекционирует счастье.
Я рисую пяткой вторую линию и скобку. Получается кривой смайлик.
— Ты ошиблась, Аня. Я говорил налево. И там, на окраине, белый-белый дом. Не развалюха.
— Серьезно? Скорее всего, я что-то перепутала…
— Хотите, пройдемся прямо сейчас?
— Да, давайте…
Вячеслав шагает по смайлику. Теперь у рисунка вместо глаз — огромные следы.
До дома мы идем молча. Вопросы царапают горло, но я лишь плотнее стискиваю зубы. Все мои страхи и сомнения глупые, тусклые, как лампочка, намазанная черным цветом.
Мы действительно движемся в другую сторону. Сбоку, возле автобусной остановки, кривым зубом приютился дом. Странно, что я не обратила на него внимания.
Здесь нет огорода, как на соседних участках. Заросшая трава пожирает потрескавшуюся асфальтированную дорожку.
У меня в голове снова тикает. Сердце стучит в ритм невидимым часам.
— Чувствуй себя как дома. — Вячеслав толкает незапертую калитку и бредет к крыльцу. Веранда украшена потускневшими разноцветными плитками. Мужчина отковыривает одну из них и достает ключ.
— Беспечно, — хмыкаю я.
— Беспечно так не делать.
— Почему?
Вячеслав возится с замком.
— Мы не ждем беды извне. Мы ждем ее изнутри.
У меня появляется настойчивое желание сейчас же отсюда сбежать. Не из дома — из поселка.
Тик-так. Тик-так.
Мой подрывник отсчитывает секунды, ждет чего-то жуткого. Вячеслав попал в точку: внутри каждого, кто связан с поселком, таится нечто.
Мы окунаемся в липкую духоту дома. Пахнет яблоками и пылью. Кажется, Вячеслав этим наслаждается: наполняет легкие с таким усердием, точно силится забрать весь воздух себе.
Я осматриваюсь. Лестница на второй этаж. Ржавая плита. Шкаф с сервизом. Пожелтевшая краска на двери в какую-то комнату.
— Загляни туда, если интересно, — шепчет Вячеслав. Странно шепчет, прерывисто.
Я медлю. Внутренний голос умоляет меня замереть, а еще лучше — спрятаться подальше от дома. Подальше от поселка. Но я посылаю его к чертям — этот паникер против того, чтобы я писала книги, — и подаюсь вперед.
Тик-так.
Я ныряю в маленькую-маленькую комнату. Она пуста. Я будто в крохотном шаре — настолько в ней все по-детски, по-девичьи. Шкаф с книгами, стол и стул, словно купленные в магазине кукол, миниатюрная кровать, на которой вместо хозяйки спит скрипка.
Здесь живет принцесса.
Я представляю, как она играет на инструменте, а сопрано скачет по нотам, как по ступенькам. Как мама заплетает ей косы и кормит яблоками.
Странная мелодия комкает видение. Иголкой вышивает прошлое — от уха к уху. Она где-то внутри меня, течет по венам. Играет так громко, что я зажимаю уши, лишь бы ее не услышал Вячеслав.
Мой голос изгибается раскаленной проволокой. Я начинаю петь. Фальшиво. Моя музыка распадается, как снег при минус тридцати.
— Каприс номер двадцать четыре, — комментирует Вячеслав. — Увлекаетесь творчеством Паганини?
— Нет, — шепчу я.
«Да», — шепчет подрывник.
Дерганная мелодия скрипки вновь и вновь тыкает в меня иголкой. Я ежусь. Мне почти физически больно взращивать ее в себе. Воспоминания пугают. Воспоминания кровоточат. Воспоминания горят.
Я с трудом поднимаю глаза.
Смотри на скрипку, смотри на скрипку, смотри…