Отец наших отцов - читать онлайн книгу. Автор: Бернард Вербер cтр.№ 18

Ответ не удовлетворил толстяка.

– Нет, – сказал он. – Наверняка здесь было что-то необычное. Что именно заставило вас подумать, что убийство не было совершено серийным убийцей, как утверждала полиция?

Девушка наморщила лоб, чтобы сосредоточиться.

– Я осмотрела комнату… Портреты обезьян. Скелеты на кронштейнах.

– Закройте глаза, – предложил Исидор Катценберг. – Представьте себе, как все было. Переживите вновь каждую секунду после того, как переступили порог квартиры, где произошло преступление. Что вам показалось странным?

Лукреция зажмурила глаза, затем открыла их.

– Увы. Не знаю.

– Снова закройте глаза, вдохните глубже, – сказал он, словно хотел ее загипнотизировать. – Сделайте еще один вздох. Напитайте ваш мозг, каждый нейрон. Разбудите заснувшие участки. Просмотрите фильм в замедленном темпе. Что вас навело на мысль о том, что это не обычное убийство?

Лукреция потерла виски, закрыла глаза и вдруг широко открыла их.

– Поза трупа! – воскликнула она. – Он сидел в ванне и протягивал палец вперед, к зеркалу.

Они оба бросились в ванную комнату.

– Я тогда еще подумала: «Как будто указывает на убийцу»…

Исидор Катценберг осмотрел зеркало.

– Или хочет написать что-то на стекле.

Лукреция с сомнением покачала головой.

– Даже если он и успел написать что-то на запотевшем зеркале, нам это ничего не дает. Тут столько народу прошло, столько сквозняков было, что все уже пропало.

– Может быть, и нет, – сказал Исидор Катценберг.

Он закрыл дверь и открутил кран с горячей водой на полную мощность. Клубы пара вскоре заполнили помещение. Когда ванная практически превратилась в сауну, он выключил воду. И открыл дверь, чтобы пар рассеялся.

На зеркале показалось нечто, напоминающее цифру. Вначале юная журналистка решила, что это пятерка, но изгиб линий был другим. Это была не цифра, а буква.

С.

Лукреция была поражена.

– Детское воспоминание, – заметил Исидор. – Палец всегда оставляет слабый след жира на стекле. Очень тонкий след, но он проявится под воздействием пара даже спустя долгое время.

Они осмотрели букву.

– С – скорее всего первая буква имени убийцы, – предположила Лукреция.

Они вернулись к столу, на котором лежал листок, посыпанный порошком. С… В списке профессора Пьера Аджемьяна был лишь один человек с именем, начинавшимся на эту букву. Профессор Сандерсон.

– Бенуа Сандерсон! – воскликнул Катценберг. – Светило астрономии из Медонской обсерватории.

Буква на поверхности зеркала в ванной комнате постепенно растаяла.

С.

«С-с… С-с-с-с, с-с-с-с». Свист и хруст.

Когти со свистом рассекают воздух и расчленяют тела.

Члены стаи хотели бы быть в черепах с мощными панцирями. Их собственная тонкая шерсть и мягкая кожа беззащитны перед зубами и когтями нападающего.

Запах стоит невообразимый. Это не представитель семейства кошачьих или собачьих. Что-то среднее. Новое животное, о котором стая еще не знает.

Оно большое. Свирепое. Смертельно опасное.

Они даже не могут оказать сопротивления. Длинные резцы, зубы или когти вспарывают в темноте животы и крошат кости. Лапа тяжелая. Челюсти мощные. Такое чудовище способно перегрызать деревья и дробить скалы.

Стая горько сожалеет, что потревожила незнакомого зверя. Они пригибаются к земле, жмутся к стенам пещеры, чтобы уклониться от разящих резцов. Они очень напуганы. У некоторых от страха срабатывает желудок. Другие, совершенно растерявшись в темноте, трясутся и ждут, как избавления, своей очереди быть растерзанными. Куски искромсанных тел падают вокруг.

Пещерный зверь не рычит, не лает. Он убивает спокойно, молча, небрежно. Кто это может быть? Нет времени выяснять. Нужно бежать.

Бежать. Бежать. Бежать, и быстро!

Храбрецов и сомневающихся просим не мешать трусам и малодушным. ОН спотыкается о кости льва, но тут же поднимается. ОН больше не слышит, что происходит в глубине пещеры.

Те, кому удалось выбраться наружу, собираются вместе. Многих уже нет в живых. Вот она, плата за исследование неизвестных миров.

Дождь кончился. Спасшиеся как можно быстрее залезают на ветви первого попавшегося дерева. Некоторое время они сидят неподвижно, вцепившись каждый в свою ветку.

Вожак скребет себе зубы. Всем знаком этот жест. Он означает: «Я знаю, что совершил глупость, но первый, кто позволит себе непочтительное замечание, получит кулаком в морду». Таковы привилегии сильных самцов. Их не наказывают упреками. Чтобы избавиться от невыносимого стресса, вожак осыпает тумаками самого слабого самца. Сильные самцы тоже принимаются бить слабых.

Ну вот, становится легче.

Тем не менее полученный опыт помогает всем сделать вывод: слишком рано осваивать мир пещер. Пока следует оставаться в мире деревьев.

Конечно, ОН очень хотел бы узнать, что это за чудовище. Но, как и все, ОН понимает – хоть стая и находится на вершине эволюции, многие вопросы еще долго останутся без ответов. Они гордятся тем, что были готовы рискнуть жизнью, чтобы узнать что-то новое.

Ему кажется, что защищающие их ветви похожи на руки друга. Каждый листок подобен крошечному щиту, укрывающему их от неизвестных чудовищ, засевших в глубине пещер.

И в этот миг ОН слышит раздающийся из гущи ветвей свист.

«С-с-с-с-с».

Сандерсон. Бенуа Сандерсон. Высокий стройный человек с длинной белой бородой. Ясные голубые глаза, толстый свитер из грубой шерсти, который, должно быть, связала ему мама. Ботинки на толстой подошве.

Такова, видимо, последняя мода у астрономов. Кроме того, у него был слуховой аппарат, который он включил на максимальную мощность, чтобы лучше слышать гостей.

Исидор Катценберг и Лукреция Немро представились журналистами, которые пишут статью о происхождении человечества.

Бенуа Сандерсон встретил представителей четвертой власти у входа в большой астрономический исследовательский центр в Медоне.

– Понять происхождение человека нельзя, не поняв происхождения жизни. А понять происхождение жизни можно, лишь поняв происхождение Вселенной.

Астроном провел их в просторный круглый зал, в центре которого находился огромный телескоп. Купол был закрыт, а объектив телескопа задвинут темной заслонкой.

– Здесь больше не проводятся наблюдения, – объяснил он. – Небо Парижа слишком грязное, чтобы видеть очень удаленные объекты. Но мы подключены ко всем обсерваториям мира.