У них украли их пророка, они не знают его.
Дельфина рисует в воздухе знак рыбы, направляется к скамье и начинает молиться, сложив руки так, как я никогда еще не видел, – прижав три пальца ко лбу. Я слышу, как она произносит:
– Отец наш, сущий на небе, сделай так, чтобы воина в моей стране прекратилась, пусть моих братьев больше не убивают.
Она закрывает глаза и замирает. Я подхожу и тихо спрашиваю:
Вы верите, что кто-то слышит ваши молитвы?
Она медленно открывает глаза и смотрит на меня. На ее лице ни малейшего удивления.
– Что вы здесь делаете? Вы дельфин?
– Скажем так, я очень интересуюсь этой исчезнувшей религией.
– Почему исчезнувшей? Посмотрите, здесь вокруг вас есть люди.
Тут она замечает, что в храме никого больше нет, и поправляется:
– Сейчас не время молитвы, но скоро здесь будет много наших. Да, я верю, что кто-то слышит меня. Начать хотя бы с вас. Вы ведь слышали меня? Вы шли за мной, правда?
– Я же сказал, я очень интересуюсь вашей религией.
– А к какой религии принадлежите вы?
– Я… генотеист.
– Никогда не слышала. Что это значит?
– Я верю, что у каждого народа есть свой бог. Не существует одного бога, но есть много отдельных, локальных богов, существующих бок о бок. Я думаю даже, что эти боги соперничают и воюют между собой.
Она сидит отвернувшись, лицом к алтарю. Священник раскладывает там книги, потом уходит.
– Все, как в вашей игре, да? – шепчет она.
– Забавно выдавать за выдумку то, что существует на самом деле.
– Зачем же это нужно?
– Чтобы, играя с истиной, люди были готовы однажды встретиться с ней.
Наконец она оборачивается и смотрит мне в глаза.
– Вы издеваетесь?
– Я никогда не осмелился бы так шутить.
– У вас есть вера?
– Когда как.
– Вы верите в Бога?
– Когда случается что-то хорошее, я думаю, что кто-то захотел, чтобы так было. Тогда я говорю «спасибо», подняв голову к небу. Когда случается несчастье, я думаю, что сам виноват.
– Вы верите в Бога только в эти минуты?
– Нет, еще когда нахожу место для парковки в центре города или… когда встречаю удивительную женщину.
Она не подхватывает шутку.
– У меня есть вера. Я верю, что мой Бог всегда рядом со мной. С ним я ничего не боюсь. Даже умереть.
– А… А что бы вы ему сказали, если бы встретили? Она задумывается и отвечает.
– Я бы устроила ему выволочку. Большая часть моей семьи погибла в концлагерях людей-акул.
Как в моем сне. Смертные осыпают бога упреками.
– Вот видите, не так уж вы любите своего бога.
– Я не договорила. Я закатила бы ему скандал, а потом я бы его выслушала. Я хотела бы, чтобы он объяснил мне, почему так долго длился весь этот ужас. Я сказала бы ему, что всегда была его преданной слугой, желавшей выполнить любое его желание.
Я смотрю на нее во все глаза. Она красива редкой, античной красотой. Как будто появилась из самых недр дельфиньего народа.
– А если бы ваш бог ответил бы вам, что все сделал для того, чтобы предотвратить это, но столкнулся с тем, что было сильнее его?
Она странно смотрит не меня.
Тогда я бы сказала: «те, у кого не получается, всегда находят оправдания, а те, кто справляется, находят способы сделать это».
Ну что ж, я получаю по полной программе.
Я уверена, что бог был в силах спасти всех невинных, которые погибли, всех убитых детей, – продолжает она.
– А если бы бог на это сказал, что он старался изо всех сил, но действительно не мог помешать этому?
– Я сказала бы, что когда по-настоящему хочешь чего-нибудь, то добиваешься этого.
– Вы говорите, что верите, но вы очень суровы по отношению к богу.
– Я отношусь к богу, как к отцу. Можно быть суровым к своему отцу, если он ошибается, но он все равно остается отцом. Тем, кому ты всем обязан. Тем, кого ты уважаешь и почитаешь.
Она смотрит на меня.
– Во всяком случае, господин Асколейн, если вы придумали эту странную компьютерную игру и решили написать роман о богах, это значит, что вы тоже задаете себе вопросы о духовной жизни.
– Я тот, кто всегда ищет. Я, как и все, хотел бы повысить свой уровень сознания, чтобы понять, что же стоит надо мной.
– Что касается меня, то я могу подняться над собой и смотреть на вещи с другой точки зрения, – говорит она.
В храм входит пожилая женщина и начинает молиться.
– И как вы считаете, что же там, над нами?
– Знаете, я передумала. Я помогу вам с вашим «Царством богов».
– Спасибо.
– Не благодарите меня. Уж лучше я буду контролировать этот безбожный проект изнутри.
– Я уверен, что вы прекрасный арт-директор, и графика у нас будет потрясающая.
– Я не читала ни одной из ваших книг, господин Асколейн. Честно говоря, я слышала о них больше плохого, чем хорошего. Похоже, вы пишете полный бред.
– Это мой стиль.
– Честно говоря, теперь, когда мы познакомились, мне еще меньше хочется читать то, что вы сочинили.
– По крайней мере, это честно.
– Мы, дельфины, как правило, говорим то, что думаем. Это вас не смущает? Возможно, вы, как большинство, в глубине души расист-антидельфин?
– Я – расист-антидельфин? Это самое смешное, что я слышал за последнее время.
– Многие говорят, что они не расисты, а потом от них слышишь что-нибудь вроде: «лично я ничего не имею против дельфинов, но они ведь действительно все делают не так, как мы» или еще «дельфины сами виноваты в том, что с ними случилось». Многие так думают.
– Тех, кто ошибается, много, но это не значит, что они правы.
– Звучит забавно.
– Я считаю, что цивилизация дельфинов, даже тогда, когда от них почти ничего не осталось, даже тогда, когда их обвиняли во всех смертных грехах, хранила такие ценности, как толерантность и незашоренность мышления. Именно поэтому другие народы пытались уничтожить дельфинов, в первую очередь те, которые особенно легко идут на поводу у диктаторов разного толка.
Она с удивлением смотрит на меня.
– Откуда вы это знаете?
– Я… Ну, я много читал об истории дельфиньего народа. Я даже думал принять его религию.