Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время - читать онлайн книгу. Автор: Семен Резник cтр.№ 283

Куда не кинь, всё клин. Высказался о каких-то «достижениях» Лысенко – антипатриотизм! О других промолчал – тоже антипатриотизм!..

Всё разыгрывалось так, как задумал Главный Драматург и Режиссер. Если бы обвиняемый сдался без сопротивления, то костер угас бы, не разгоревшись.

Второе действие спектакля отрабатывалось в следующие дни.

Свидетель Н.П.Дубинин не нашел в статье Жебрака антипатриотических мотивов, но согласился с тем, что она недодумана, слишком академична и что в ней принижены научные заслуги Лысенко. Это был маленький шаг «в правильном направлении», который требовался от свидетеля защиты.

А вот П.И.Лисицын сыграл не по правилам. Всё происходящее он назвал бузой. Если Жебрак что-то недосказал, недописал, о чем-то неясно выразился, то такое можно сказать о любой статье. Вся затея не стоит выеденного яйца.

Негибкость профессора Лисицына была учтена: на премьере Суда чести его свидетелем не вызывали. Профессор Константинов, профессор Сабинин, Радаева тоже показали себя на репетиции негибкими, из списка свидетелей их тоже исключили. Зато свидетели обвинения – Варунтян, Глущенко, Борисенко, Лоза, Презент, Турбин – были несгибаемы. Они стояли на том, что профессор Жебрак «преклонялся перед буржуазной наукой», «принизил заслуги Мичурина и Лысенко», «солидаризировался с реакционером Саксом».

После избиения на генеральной репетиции исполнитель главной роли поехал к себе домой в Минск. Чтобы перевести дух и собраться с мыслями. Но попал из огня да в полымя. 17 октября, на экстренном заседании Президиума Белорусской академии наук ему была устроена новая экзекуция.

Согласно протоколу того заседания, «Жебрак и теперь не признает в отношении Лысенко допущенной им ошибки, он говорит, что учение Лысенко неправильное и что

Лысенко через несколько лет будет пустым местом в науке, а что будет развиваться то учение, которому он, Жебрак, служит. Теории его, Жебрака, и Лысенко всегда останутся на разных полюсах». «Я считаю недопустимым проявлять двурушничество; всякий серьезный ученый не может иметь два мнения: одно для себя, другое – для заграницы. Мое убеждение одно, и оно правильное».

О том, чего стоило Жебраку это бунтарство, говорилось в письме директора Института клинической медицины Белорусской академии профессора С.М.Мелких Климу Ворошилову, который, похоже, знал Жебрака еще по Гражданской войне: «Всё заседание велось в резких выражениях, а под конец некоторые из выступающих перешли всякие грани резкости и нанесли такую душевную травму проф. Жебраку, что этот мужественный человек не выдержал, разрыдался, залился слезами и долгое время не мог прийти в себя. После этого начались сжимающие боли в области сердца и за грудиной, по всему нему пробегала дрожь, и проф. Жебрак не смог заснуть всю ночь». «Как свидетель происшедшего и как врач я прошу Вас оградить в дальнейшем проф. Жебрака от душевных травм, подобных только что им перенесенной».

Медицинская справка профессора Мелких удостоверяла, что здоровье А.Р.Жебрака подорвано и он нуждается в постельном режиме в течение 2–3 недель.

Профессору С.М.Мелких было 80 лет, он принадлежал к школе выдающегося терапевта Остроумова, следовал его заветам. Чтобы написать такое письмо и такую справку, требовалось немалое мужество. Профессор Мелких умер в 1952 году, похоронен в Минске на военном кладбище. На памятнике выгравировано: «К больному, как к родному, он нес свое чуткое сердце» ^[933]. Большое сердце крупного человека.

Надежда на защиту со стороны товарища Жебрака по оружию не оправдалась. Письмо профессора Мелких Ворошилов переслал секретарю ЦК Кузнецову с осторожно-нейтральной резолюцией: «Направляю для сведения, и если найдете нужным, то и для принятия кое-каких мер». Первый красный офицер умыл руки.

7.

После пятичасовой экзекуции Жебрак укрылся на своей дачке под Минском, а через два дня уехал в Москву, нарушив постельный режим.

20 октября он снова пишет Молотову Снова прилагает статьи Данна, Сакса и свою собственную в двух вариантах – первоначальном и окончательном, что был одобрен ЦК. «Он выражает недоумение, почему без разбирательства партийных органов, как это обычно делается, выступила газета “Правда”. Жебрак квалифицирует это как грубый политический шантаж, организованный Лысенко и “Исаем Израилевичем Презентом”» ^[934].

В том, что мичуринец № 1 назван только по фамилии, а № 2 – по имени-отчеству-фамилии, – был тонкий намек. Партия вела борьбу с «космополитами», под коими подразумевались евреи, и Жебрак давал понять, что в антипатриоты его записал космополит! Однако отвергать нападки «космополита» не посмел, а, напротив, заверял, что «осознал все недостатки своей статьи и готов исправить их в нашей и иностранной печати с разоблачением бредней поджигателей новой войны».

Ответом снова было молчание…

Ссылками на болезнь Жебраку удалось оттянуть Суд нести ровно на месяц, но не его отмены. Представление состоялось 21 и 22 ноября 1947 года.

8.

По вузам и НИИ было роздано 1266 пригласительных билетов.

В первый день в зале было 1100 зрителей, во второй день пришло 800. Сотни свободных мест зияли пустотой. Никакого сравнения с судилищем над Клюевой и Роскиным, куда ломилась вся Москва.

ЦК оправдывал снижение «явочной активности» тем, что Суд чести проходил в рабочее время. Смешная отговорка. Кто и когда в Стране Советов отказывался свалить с работы «по уважительной причине», тем более когда взамен предлагалось захватывающее зрелище.

Увы, оно не было захватывающим. Главный герой, некоторые свидетели, да и судьи плохо исполняли свои роли. Зрители изнывали от скуки, потому многие не пришли во второй день. Длился бы он три дня, как Суд над Клюевой – Роскиным, завершался бы при пустом зале.

Бесчестие подсудимого сводилось к его несогласию с академиком Лысенко. Это никак не тянуло на «противораковый препарат, переданный на Запад через американского наймита». На глазах затаившего дыхание зала гора рождала мышь.

После пяти с лишним часов томительного словоговорения 1100 человек, сидевших в зале, стали, наконец, улавливать, в чем же конкретно проштрафился профессор Жебрак. Он без должного почтения написал о научных достижениях Лысенко, и сельскохозяйственную науку назвал научной агрономией.

По залу, вероятно, прокатилась волна оживления, когда обвиняемый предложил, чтобы его крамольная статья, из которой выхватывали обрывки фраз, была зачитана вслух целиком. Когда суд это предложение отклонил, в зале стало совсем тускло и уныло.

Похоже, что самим участникам спектакль наскучил не меньше, чем зрителям. Все облегченно вздохнули, когда Жебрак схватился за сердце, побледнел и сказал, что у него приступ, он должен удалиться. Заседание с готовностью перенесли на следующий день.