Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время - читать онлайн книгу. Автор: Семен Резник cтр.№ 126

8 ноября, В.Е.Писареву: «Реликтов тут много. Через неделю засаживаюсь на пару-тройку дней за Талмуд, Мишну и комментарии, чтобы восстановить картину земледелия библейских времен» ^[350].

Лекцию в Иерусалимском университете Вавилов начал читать по-английски, но тут выяснилось, что 90 процентов аудитории знает русский язык, «а по-русски дело не трудное и не стеснительное». Лекция произвела фурор. Из скромного малозаметного туриста Николай Иванович в одночасье стал знаменитостью. Сельскохозяйственный журнал опубликовал о нем большую статью. «Мне это совсем не нужно и только мешает», – досадовал Вавилов, ибо ему «не стало житья»: «Всем есть какие-то дела, всем надо знать мнение профессора Вавилова». «Единственный плюс известности: я начал получать очень хорошие презенты, нам нужные. Много изданий. Вот принесли 14 сортов миндаля, 40 сортов клещевины, делают фотографии, etc. Словом, и я эксплуатирую, кто кого больше – в этом вопрос!»

В долине одной небольшой речки (он называет ее рекой Эзральон) Вавилов снова обнаружил заросли дикой двузернянки. Здесь она была представлена в гораздо большем разнообразии форм, чем та, что открыл Ааронсон. Она росла по краям возделанных угодий, в смеси с диким ячменем. Эта двузернянка оказалась ботанически и генетически гораздо ближе к культурной пшенице. «Нет никакого сомнения в том, что она представляет ближайшего дикого родича культурных пшениц, в особенности твердых», – писал позднее Вавилов. Это открытие заставило его изменить первоначальное представление о вторичности сирийско-палестинского очага. «Уже самое нахождение вместе с дикой пшеницей дикого ячменя показывало, что действительно Палестина, так же как и Сирия, входит в основную родину важнейших хлебных злаков мира – пшеницы и ячменя. Здесь, где и археологические документы свидетельствуют о наличии древнейшей культуры, обнаружено нахождение и основных эволюционных звеньев указанных культур» ^[351].

Особенно близко Вавилов сошелся с ботаником и геоботаником из Института естественной истории Палестины Александром Григорьевичем Эйгом, выходцем из России. Именно с ним Вавилов «проехал через всю Палестину». Позднее, в 1928 году, Эйг стажировался у него в Ленинграде. Их взаимная «эксплуатация» оказалась очень плодотворной. Когда Вавилов писал, что намерен создать в Палестине филиал своего института, то, в первую очередь, имел в виду Эйга.

Статьи Эйга Вавилов публиковал в «Трудах по прикладной ботанике». Особенно высоко ценил его исследования эгилопса – ближайшего дикого сородича пшеницы. «Монографии по Aegilops показывают исключительную эрудицию доктора Эйга как систематика. За рубежом доктор Эйг известен как лучший знаток по флоре Сирии и Палестины» ^[352], – писал Вавилов в 1931 году, поддерживая выдвижение Эйга на должность преподавателя Иерусалимского университета. «Филиал», чью работу издалека направлял Вавилов, был узаконен как Иерусалимский институт прикладной ботаники.

14 мая 1931 г., А.Г.Эйгу: «Вы проделали замечательную работу по Aegilops, и я полагаю, очень важно исследовать дикую пшеницу, дикую Medicago [люцерна], дикую Trigonella [пажитник – кормовое бобовое растение] и дикие плодовые. В этом отношении самым важным является изучение Сирии – родины некоторых эндемичных видов плодовых. Практически мы знаем очень и очень мало в этом отношении. Я считаю, что международное значение будет иметь изучение самых важных ботанических видов с агрономической точки зрения.

Мне думается, что работа Иерусалимского института прикладной ботаники должна быть поставлена широко. Вы должны стать центром всего Средиземноморского региона.

Так мало сделано в изучении культурных растений и почти всех диких растений Средиземноморья. Не сомневаюсь, что в скором времени будут сделаны первоклассные открытия. Мне представляется важным не ограничиваться исследованиями по линии систематики, но в то же самое время следует изучать культурные растения и почти все родственные виды с точки зрения биохимии и физиологии. Могу поздравить Вас с открытием этого нового института.

Мои наилучшие пожелания доктору О.Варбургу ^[353] и многим друзьям в Палестине. Я часто вспоминаю Палестину – самую красивую, какую я когда-либо видел, в мире страну. Я никогда не забуду время, проведенное в Палестине, и надеюсь когда-нибудь посетить вас опять» ^[354].

Наученный горьким опытом, Николай Иванович ждал, что в итальянском консульстве возникнут новые подвохи и проволочки. Но визу обещали выдать – после того, как он предъявит билет на пароход. Это тоже была пакость, но мелкая: логично было сначала получить визу, а потом уже покупать билет.

Ближайший пароход в Неаполь – скверный, маленький пароходик «Милано», «который будет трепать 6–7 дней», – отходил 26 ноября.

До отплытия оставалось время, и Николай Иванович решил совершить еще одну, последнюю поездку по Палестине. Елене Ивановне он писал 20 ноября: «Только что прибыл из длительной поездки обратно в Иерусалим. Послал уже 55 посылок из Палестины. Очень вероятно, что около 100–200 разновидностей (форм) чечевиц. Они очень интересны».

Итог путешествия по Палестине и Заиордании он подвел в письме Писареву – от того же 20 ноября: «Палестина будет представлена исчерпывающе. Собрал до 1000 образцов и обследовал 5000 км. Это для двух маленьких стран даже много. По политическим соображениям пришлось тут задержаться. Все время вел кампанию за Египет и Судан. Мой вопрос, кажется, дойдет до египетского парламента. Жду ответа телеграфного 23-го. Но надежды нет. Стал получать материал из Судана и Абиссинии» ^[355].

Вопрос о выдаче визы профессору Вавилову был поставлен двумя депутатами египетского парламента. И снова было отказано. В телеграмме сообщалось, что власти больше не намерены рассматривать его заявления.

Перед отбытием Вавилова из Палестины в его честь был устроен прощальный банкет, ему пришлось даже надеть фрачную пару.

10.

Планируя дальнейшее путешествие, которое неизбежно должно пройти через Италию, Николай Иванович озарился дерзкой идеей – встретиться там с Еленой Ивановной, по которой он сильно соскучился.

20 октября 1926 г., Е. И. Бару липой: «В голове у меня мысль, как бы тебя выписать в Италию. Мы могли бы по ней бродить вместе с тобой, родная. Запроси на всякий случай визу в Италию. Я напишу В[иктору] Евг[рафовичу] [Писареву], и ты к нему зайди. Финансы – всё, что у тебя есть, и остатки моих жалований, да и займи. С премией ^[356] вывернемся. И я пока никакого стеснения не имею.